раздобывшим в вихре грабежей
бодрого коня и рыцарские доспехи,
и отвоевавшим себе в жестокой смуте многолетних войн
жестокую свободу.
Мне нравилось падать стремглав
в забвение всего и вся
кроме его сурового лица, жестоких глаз,
бритой головы;
мощного тела мужика-солдата,
недавнего наемного воина…
Я угощала его тяжелыми блюдами,
которые готовила собственноручно.
Мне нравилось, как он раскидывал на столешнице
плотные волосатые руки
и жрал поросенка,
нафаршированного цельными орехами, чесноком
и апельсиновыми и лимонными дольками.
Он был вояка
по немецким землям пронесся с отрядом своих головорезов
как ливень буйный из грязи и камней.
Они ехали уверенно, оставляя за собой
мужиков, подыхающих от запихнутых в разинутые рты
комьев навоза,
затоптанных копытами мужицких младенцев,
изнасилованных баб и девок с разодранными ногами
и вспоротыми животами.
Только ничего мало-мальски ценного они не оставляли.
Это была сильная шайка
Мне нравилось, не знаю, кажется,
не то, как они поступали,
а то, что их поступки должны были вызывать возмущение
Потому мне нравилось…
Они всё сжигали.
А это красиво.
Однажды в детстве я видела, как загорелся верхний этаж
одного ветхого дома.
И огонь полетел вниз,
совсем как мотыльки настоящие,
только большие.
Это было красиво.
Пожары – это красиво –
когда огонь становится пламенем
Но чтобы доставлять мне наслаждение,
Ландскнехт должен был напрягать все свои силы в жестокости
А силы его убывали
И вдруг он сказал, что он выше меня по происхождению
Зачем он сказал, не знаю
Но я с огромной, захлестнувшей меня радостью
дала ему размашистую пощечину!
И страшно насладилась чувством страха от его злого лица
И побежала и захлопнула дверь
И он сломал дверь кулаками…
И такого роскошного страшного совокупления
никогда в жизни моей не было!..
Но вот на следующий день он попросил прощения
и сказал, что любит меня безумно
А мне это говорили тысячу скучных раз!
И ночью он был совсем обыкновенным
Таких у меня много бывало,
я даже запретила себе думать о таких…
И все равно он бы мне надоел,
даже если бы его силы оставались при нем…
Я приказала слугам не пускать его во дворец
Но как меня раздражали эти мелочные мысли,
охватившие меня:
вдруг он нападет на мой дворец, на меня;
вдруг его головорезы захотят мстить,
если он исчезнет…
Я раздражаюсь, когда жизнь вдруг хочет удушить меня
своими гадкими мелочами;
утопить,