Бланка с упоением слушала этот новый для себя язык; восточные обороты как нельзя лучше подходили к тому сказочному дворцу, по которому она бродила сейчас со своим возлюбленным. Любовь наполняла ее сердце, колени подгибались, ей пришлось сильнее опереться на руку своего проводника. Абен Хамет, ощущая плечом эту сладостную тяжесть, повторял на ходу:
– Если бы я был блестящим Абенсераджем!
– Ты бы меньше мне нравился, – сказала Бланка, – потому что я не знала бы покоя. Живи в безвестности, для меня одной. Знаменитые рыцари нередко забывали любовь ради славы.
– Тебе эта опасность не грозит, – промолвил Абен Хамет.
– Будь ты Абенсераджем, как бы ты меня любил? – спросила праправнучка Химены.
– Я любил бы тебя больше славы и меньше чести, – ответил мавр.
Пока влюбленные гуляли, солнце скрылось за горизонтом. Они обошли всю Альгамбру. Какие образы возникли в воображении Абен Хамета! Тут султанша через отдушины вдыхала ароматы курений, возжигаемых внизу; там, в уединенном уголке, она наряжалась со всей восточной роскошью. И все эти подробности Бланка, обожаемая женщина, рассказывала прекрасному юноше, которого она боготворила.
Взошла луна, залив неверным светом покинутые святилища и пустынные дворы Альгамбры. Ее бледные лучи рисовали на траве лужаек и на стенах покоев кружевные орнаменты, своды галерей, изменчивые тени кустов, колеблемых ветром, и струй фонтана. В ветвях кипариса, прорезавшего верхушкой купол разрушенной мечети, пел соловей, и эхо повторяло его жалобы. При свете луны Абен Хамет написал на мраморе зала Двух сестер имя Бланки: он начертал его арабскими буквами, чтобы путешественнику пришлось разгадывать еще одну тайну в этом дворце тайн.
– Мавр, – сказала Бланка, – эти места дышат жестокостью, покинем их. Судьба моя решена навеки. Запомни хорошенько: если ты останешься мусульманином, я по-прежнему буду твоей не знающей надежды возлюбленной, если обратишься в христианство, стану твоей счастливой супругой.
– Если ты останешься христианкой, я буду твоим скорбящим рабом, если примешь мусульманство, стану твоим вознесенным на вершину блаженства супругом, – ответил Абен Хамет.
Благородные влюбленные покинули опасный дворец.
Страсть Бланки разгоралась с каждым днем все сильнее, точно так же, как страсть Абен Хамета. Абенсерадж был в восхищении от того, что его любят ради него самого, что к чувству Бланки ничто не примешивается, поэтому он не торопился открыть дочери герцога Санта-Фэ тайну своего происхождения: он испытывал утонченную радость при мысли о том, что сообщит ей о своем прославленном имени лишь в тот день, когда она согласится стать его женой. Но внезапно Абен Хамета вызвали в Тунис: его мать, заболев неизлечимым недугом, хотела перед кончиной обнять и благословить сына. Абен Хамет пришел во дворец к Бланке.
– Властительница, – сказал он, – моя мать