Клуб N 2021–2022. Литературный альманах. Коллектив авторов

дает наглядное представление о том, что у этого автора экспериментаторские и традиционные формы как бы идут навстречу друг другу, представляя собой единое поле действия. Нео авангардными методами поэт выражает то, что обычно выражалось традиционными: вечные истины в их многозначности и перетекании смыслов, в полноте художественного высказывания, которая только усиливается от использования для этого авангардных приемов, что особенно заметно там, где зрительные образы создаются начертанием букв. Во всех «экспериментальных» жанрах у Авалиани полнота высказывания усиливается от увеличения элемента игры, подтверждая мысль Йохана Хейзинги, что «человек играющий выражает такую же существенную функцию, как человек созидающий» («Homo Ludens». М., 1992). Однако полнота «честности» игры, на которой настаивал Хейзинга, в данном случае достигается, видимо, в ходе взаимодействия экспериментаторских и традиционных стихов.

      «Традиционные» стихи Авалиани менее игровые, но и здесь сказывается его отношение к каждому отдельному слову, как к слову-мысли. Авалиани демонстрирует то новое качество взаимодействия языка и сознания, которое стало возможным к 90-м годам ХХ века – после слияния воедино эстетического и этического опыта традиционной, авангардной и поставангардной традиций, что и проявилось в феномене «поколения 90-х». К авторам этого поколения, несмотря на дату рождения (состояние сознания, как известно, не всегда определяется возрастом), относится Дмитрий Авалиани, и совершенно правомерно, что он значимо возник в литературном пространстве именно в это время.

      Авторы «поколения 90-х», «постконцептуалисты», внутри процесса слияния разрозненных (в силу внелитературных причин) составляющих русской культуры ХХ века, при одновременном отсутствии какого-либо более-менее превалирующего мировоззрения, на свой страх и риск начали строить картины мира, позиционируя в нем свое «я», являя новый виток романтизма – уже в условиях постмодерна. В данном случае за базовую черту романтизма принимается то, что Г.А. Гуковский: определил как порождение личностью «объективного мира» и «заключение его в самом себе» («Пушкин и русские романтики», М., 1965), а Фридрих Шлегель – как творение «новой мифологии… из сокровеннейших глубин духа» при наличии «своего центра в себе самом» («Идеи», «Разговор о поэзии» – «Эстетика. Философия. Критика» в 2-х тт., М., «Искусство», 1983). При этом романтиков характеризуют такие черты как неприятие реалий обыденности, борьба с навязываемыми нравственными координатами и стремление найти глубинный смысл жизни путем прорыва по ту сторону явлений и постижения невыразимых сущностей, а также – взгляд на художника как носителя некоей истины, выходящей далеко за рамки искусства.

      Негативные последствия этого возвеличивания поэта как посредника между мирами и трансляции на «толпу» его сложных онтологических поисков, со всеми его как взлетами, так и падениями, заметно снизились у авторов «поколения 90-х». Прежде всего, в силу самой ситуация постмодерна. Но и в силу того, что эти авторы сосредоточили