Я почувствовал на себе пронзительный взгляд, поднял глаза, невольно опущенные, когда стишком уж настойчиво заглядывался за соседний столик, где воссоединившаяся семья о чем-то общалась, активно жестикулируя, при этом, северяне старательно принимали манеру соседей говорить и обезьянничали. Это выглядело со стороны настолько неловко, несуразно даже, что я невольно отвел взгляд. И тут ощутил… вскочил, едва не уронив стул. Сердце заколотилось неистово, буря мыслей пронеслась и тотчас опала, оседая на дно разума.
Она не изменилась. Вернее, осталась удивительно похожей на ту, двадцатилетнюю, с потрепанной фотокарточки. Постарела, но выглядела при этом удивительно молодо, казалось, я встречаюсь не с мамой, а с сестрой. Короткие волосы, седина в которых закрашена нежно розовым цветом; странным образом этот оттенок ей шел. Белоснежное лицо с редкими бороздками морщин, собравшихся у краешков глаз и возле ушей. Темные пронзительные глаза, не потерявшие глубины. Высокий лоб, на который небрежно скругляется розоватый завиток волос. Строгий брючный костюм блекло-синего цвета с металлической искрой, белая в полоску сорочка с бурой янтарной брошью.
Я сделал неловкий шаг вперед, не отводя взгляда. Вдруг ощущая себя давно потерявшимся ребенком, которому все прошедшие годы, всю жизнь не хватало, быть может, именно того, что принесла с собой эта женщина, которую я никак не могу назвать ни по имени, ни по родству. Женщина с фотографии, бережно хранимой сперва отцом, затем мной, переходящей словно талисман, из рук в руки, с негасимой надеждой на встречу, состоявшуюся лишь спустя пятьдесят лет после начала разлуки. Встречу, так давно ожидаемую, так лелеемую, что о ней нельзя было поминать даже среди самых близких. Невообразимо безнадежную прежде, почти невозможную даже сейчас – и все же случившуюся. В которую и сейчас все еще так трудно поверить.
Я смотрел на нее, она на меня, мы молчали, счастье, нас никто не трогал, не обращал внимания, даже инструкторы, осторожно проходящие мимо столиков и посматривавшие больше за журналистской братией, нежели за встречающимися. Наконец, она молча протянула руку, я коснулся ее, а затем прижал к сердцу. Мама молча обняла меня, мысли снова улетучились, туда им и дорога. Не хотелось ни о чем думать, ничего вспоминать. Все промелькнуло и исчезло, остались только мы и стол, за который мы сели, сдвинув стулья, глядя друг другу в глаза, стараясь не отрывать взгляда, и все это – по-прежнему молча. Точно боясь случайным словом нарушить первые мгновения встречи.
Она