Французский язык в России. Социальная, политическая, культурная и литературная история. Владислав Ржеуцкий. Читать онлайн. Newlib. NEWLIB.NET

Автор: Владислав Ржеуцкий
Издательство: НЛО
Серия: Studia Europaea
Жанр произведения: История
Год издания: 2018
isbn: 978-5-4448-2037-7
Скачать книгу
помещиков и крестьян. Она указывает на то, что православие, церковные обряды и праздники и даже народные суеверия служили почвой для появления общности, формировали ощущение единства[59]. Не все дворяне в конце XVIII века были вольтерьянцами, как не все светские люди XIX столетия были атеистами или агностиками. Многие из них жертвовали средства на строительство церквей, давали кров странникам, проявляли милость к нищим и юродивым, приобретали иконы[60]. В любом случае, мемуары и беллетристика, пишет Мэри Кэвендер, «подтверждают очевидную мысль о том, что взаимодействие между крестьянами и помещиками было постоянным и многообразным»[61].

      Считается, что на личностном уровне европеизация также имела на людей негативное воздействие – в психологическом смысле: личность европеизированных русских оказалась расщеплена, они являли собой пример «расколотой идентичности»[62] и, как следствие, превратились в людей апатичных и не имеющих внутреннего стержня. Существует мнение, что под влиянием образования, в основе которого лежало изучение европейских языков и культуры и, в частности, освоение французского языка, русский дворянин[63]XIX века усваивал идеи, которые невозможно было применить на русской почве, и поэтому оказывался оторванным от жизни родной страны[64]. Так возник «лишний человек» avant la lettre, то есть тип разочарованного, неприкаянного персонажа, утратившего нравственные ориентиры и способность строить продолжительные отношения. Такие герои наводнили русскую литературу начиная с николаевской эпохи – примерами могут послужить Евгений Онегин из пушкинского романа в стихах, Печорин из «Героя нашего времени» М. Ю. Лермонтова и главный герой романа И. С. Тургенева «Рудин». Предпринимались попытки (например, американскими биографами русского поэта-метафизика и автора статей о самобытности России Ф. И. Тютчева) объяснить личностный кризис, вызванный в людях дворянского происхождения необходимостью существовать на стыке языков и культур, в терминах психологии – как болезненную вырванность индивида из сети психологических и социальных связей[65]. Между тем утверждение о том, что эта необходимость оказывала пагубное влияние на психическое состояние русских дворян – а также на все сферы их жизни, – основывается по большей части на литературных источниках. В конце введения мы подробнее поговорим о том, как следует работать с такими источниками и какое значение мы должны им придавать.

      Как будет показано ниже, на каждом из обозначенных нами уровней – общенациональном, социальном или личностном – утверждения о негативном воздействии двуязычия и бикультурализма имеют в своей основе страх перед расколом общества и потерей некоего воображаемого единства. Ясно также, что основную причину раскола в обществе или внутри личности видели именно в европеизации элит, показателем которой было использование иностранного языка. Чтобы получить


<p>59</p>

См.: Рузвельт. Жизнь в русской усадьбе. Гл. 10.

<p>60</p>

Там же. С. 389–390. Мнение о том, что православие было «чуждо сознанию европеизированной знати», высказывается, например, в этом исследовании: Figes. Natasha’s Dance. P. 57. В качестве примера того, как франкоговорящий дворянин всячески поддерживал православную веру своих крестьян и даже построил церковь, можно обратиться к истории Валерия Левашова (см.: Offord D., Rjéoutski V. Family Correspondence in the Russian Nobility: a Letter of 1847 from Valerii Levashov to his Cousin, Ivan D. Iakushkin. URL: https://data.bris.ac.uk/datasets/3nmuogz0xzmpx21l2u1m5f3bjp/Levashov%20introduction.pdf, n. 9, на основе документа из ГАРФ. Ф. 279. Оп. 1. Д. 69. Л. 23). Правда, крестьяне остались равнодушны к стараниям барина.

<p>61</p>

Cavender M. Provincial Nobles, Elite History, and the Imagination of Everyday Life // Chatterjee C., Ransel D. L., Cavender M., Petrone K. Everyday Life in Russia: Past and Present. Bloomington, 2015. P. 35–51, здесь p. 47.

<p>62</p>

Figes. Natasha’s Dance. P. 44–45.

<p>63</p>

Здесь речь идет о мужчинах, так как это утверждение касается в первую очередь именно их.

<p>64</p>

Среди западных ученых эту мысль активнее всего развивал М. Раев в книге Raeff M. Origins of the Russian Intelligentsia: The Eighteenth-Century Nobility. New York, 1966. Также об этом см., напр.: Hartley J. M. A Social History of the Russian Empire, 1650–1825. L.; N. Y., 1998. P. 129, и недавнее исследование: Schönle A., Zorin A. Introduction // Schönle A., Zorin A., Evstratov A. (Eds). The Europeanized Elite in Russia 1762–1825: Public Role and Subjective Self. DeKalb, 2016. P. 1–22, здесь p. 10–11. Возражения против этой точки зрения наиболее полно и аргументированно представлены в Confino M. Groupes sociaux et mentalités collectives en Russie // Société et mentalité collectives en Russie sous l’ Ancien Régime. Paris, 1991. P. 11–18.

<p>65</p>

Conant R. The Political Poetry and Ideology of F. I. Tiutchev. Ardis, 1983, особенно p. 106, 145–146.