Его глаза темнеют, и в их синих глубинах я вижу что-то невыразимое. Какое-то смятение. Что-то страдальческое. Что-то… беспомощное. Мне странно думать так о Хадсоне. И еще более странно осознавать, что, возможно, в каком-то смысле в этом виновата я.
Но прежде чем мне удается уложить в голове ту боль, которую я вижу, и придумать, что сказать, к нам подходит паренек помладше. Не знаю, из какого он класса, из девятого или из десятого, но очевидно, что ему меньше шестнадцати лет. И что он человековолк.
Это необязательно делает его плохим. Тот факт, что Коул и его подручные были засранцами, вовсе не означает, что плох любой человековолк – за примером далеко ходить не надо, взять хотя бы Зевьера. Но вряд ли я сейчас в силах начать выяснять, кто этот паренек и каковы его намерения. Ведь мое сердце громом отдается в груди, и я чувствую себя ужасно беззащитной.
Видимо, Хадсон чувствует себя так же, как и я – или хотя бы понимает, что чувствую я, – потому что он тотчас же вскакивает со стула. Более того, он сосредотачивает все свое внимание на человековолке и впивается в него таким хищным взглядом, что у того округляются глаза. Он останавливается как вкопанный еще до того, как Хадсон рычит:
– Сейчас ты уйдешь отсюда.
– Сейчас я уйду отсюда, – лепечет человековолк и начинает торопливо удаляться. Я ожидала, что он повернется и убежит, но я забыла, как хорошо у здешних обитателей развит инстинкт самосохранения. Человековолк ни на секунду не спускает глаз с Хадсона, пока не добирается до двери библиотеки. И даже там он отворачивается только на миг, чтобы найти дверную ручку.
Открыв дверь, он убегает с такой быстротой, будто за ним гонится свора адских псов. Интересно, что же такого он узрел в глазах Хадсона, что заставило его ретироваться так быстро, даже не попытавшись затеять спор?
Но когда Хадсон поворачивается ко мне, в его взгляде уже ничего нет. Ни угрозы, ни гнева. А также ничего из того, что я видела в его глазах несколько минут назад.
Вместо этого передо мной чистая гладь, прозрачная, как оконное стекло, и подобно стеклу, лишенная глубины.
– Я думала, ты не можешь пользоваться своей волшебной силой, – замечаю я, когда он снова садится на стул.
Он бросает на меня взгляд, в котором читаются удивление и досада.
– Ты что, забыла, что я вампир?
– Что? Значит ли это, что твою магическую силу вообще нельзя подавить? – И тут меня осеняет. – Или ты просто убедил дядю Финна в том, что он ее подавил?
– Зачем мне это?
– А почему бы нет? – парирую я. – Среди моих знакомых не так уж много тех, кто готов позволить вот так просто лишить их способностей, если они могут их сохранить.
– Но я не принадлежу к большинству. Как ты могла заметить, моя магическая сила такова, что жить с ней не так уж просто. Если бы я мог избавиться от нее, я сделал бы это не раздумывая.
– Я тебе не верю. – Досада на его лице сменяется возмущением, но я не сдаю назад. Вместо этого я пожимаю плечами и продолжаю: – Извини,