пахла нами
заполоняла нашу жизнь
нашу
заметьте
частную жизнь
заряжала собой нашу речь
нашу обыденную речь
когда говорят пушкины
мусины́ молчат
и она забавляла
и калечила
и склоняла к сексу
дракон
спускался
к завтраку
это было признание
это был reader response
мы втроем
соприкасаясь челками
склонялись над чем-то
видимым только нам
весело говоря
девочки
пишущих мальчиков он грустно испепелял
заведешь себе щенка эккермана
а он тебе однажды глотку перегрызет
встаньте рыцарка
ну же
бегущая тень по лицу водомерка
цвет облетает с акаций как будто залетает в кадр
стелется под колеса прекрасной куркумой
дом похож на прислугу
мы в нем гости
прислуга бесшумно отделяется от стены
горячий хлеб дышит в стойле
наутро куда ни глянь
дочиста обглоданные рога винограда
пересохшие лунки под самый горизонт
шайбы кофейной гущи
ты улыбаешься из последней
любви
а я была диктофоном
который включался и выключался когда сам пожелает
при мне тебя отпускало
ты рассуждал
рассказывал сны
брюзжал
в общем переставал быть самим собой
стихи как зубы
каждые пару лет начинают сыпаться
чем хуже освещение тем резче приметы возраста
в тусклом зеркале кожа лица кажется старше
почему так
знаешь какое самое страшное произведение искусства
из всех что я видел
нищая старуха на костылях
с низко надвинутым капюшоном
если завести перебирала ногами
неизвестный мастер
англия
xviii век
чистое
золото
снился мне борис пастернак старый-старый
но не по возрасту а скорей по износу тела
так-то он был не намного старше меня
лет на пять
шесть
он как-то так щупло сидел а я находился от него через
стол по диагонали
его макушка напоминала загривок рослой гиены
оттого что пух на ней стоял дыбом
как бы притягиваемый невидимым куском янтаря
лицо имело такое выражение
как будто на языке был шарик затвердевшей слюны
гомеопатическое драже
и это придавало ему сходство с вуди харельсеном
только у харельсена в глазах притаились черти
а мой пастернак упрямо смотрел в сторону
и бормотал