3) Совсем недавно, почти на наших глазах, возник новый раздел философии – философия науки. Это направление пронизано глубоким критицизмом по отношению к познавательной силе научной деятельности. Этот критицизм, с одной стороны, основан на строгом логическом анализе – ограничительных теоремах Гёделя, Тарского, Чёрча, доказательстве невозможности эмпирической верификации гипотез и пр., а с другой стороны – на понимании роли чисто психологических факторов, таких как, скажем, парадигмы Куна [Kuhn, 1970], в развитии научных знаний. Здесь нам важно подчеркнуть, что объектом философского анализа становится реально существующая, поддающаяся четкому наблюдению система – наука, рассматриваемая как одна из составляющих деятельности человеческого сознания. Эта система исследуется так же, как исследуются самой наукой другие реально существующие системы, с широким привлечением строго математического мышления. Здесь мы опять видим, как стирается издревле существовавшая грань между философией и наукой. И что опять-таки очень важно, результаты, полученные в философии науки, начинают оказывать непосредственное влияние на методологию научных исследований. Таким образом, философия смыкается с другими науками, она выходит из своей изолированной замкнутости.
4) В первой половине XX века при изучении человека, пожалуй, наиболее значительные результаты были получены в области семантики языка. Отчетливо было показано, что именно в формально понимаемом несовершенстве языка человека лежит в действительности его глубочайшее совершенство. Эти результаты мне особенно близки – основываясь на них, я построил свою вероятностную модель языка и дальше пытался показать, что мышление человека носит существенно континуальный характер, не редуцируемый к дискретным формам языка.
Наверное,