– Слово, Мак-Брайт, – не удержался от нотации Макабр. – Я покупал твое слово.
Эхо сбежало к горам и затерялось меж вершин. Мак-Брайт остановил дыхание и уткнулся носом в землю. Макабр подскочил к Ньютону, вцепился в его парализованные руки и потащил в круг вещей.
– Без тебя я – клыыыыыыыыыычь! – Макабр не удержался от красочной демонстрации перерезанного горла, после чего в паузах между проклятьями изложил свой план.
Макабр наврал.
Гости с севера уложились в четыре минуты.
Шумным зрителем пришел ветер с равнины. Он развесил между актерами пыльные мишени и уселся в первом ряду. Враги примерялись друг к другу. Шекспир занес над песком окровавленное перо. Макабр с парой шестизарядных друзей выглядывал из-за спины Ньютона, трое резких парней гарцевали ярдах в сорока поодаль. Еще один стрелок остался за кулисами, на пределе видимости. Он стоял на одном колене и пытался выцелить карлика сквозь песчаную бурю.
– Бойл! – закричал, перекрикивая ветер, один из северян. – Сзади! Обходи сзади!
Макабр задергался. Стрелок вскочил на лошадь и погнал ее по большой дуге в тыл карлику и Рэнджу. Того охватила странная сонливость. Ветер играл на нем, как на флейте. Ньютону казалось, что воздух проходит сквозь него, выдувая из стеклянных пулевых отверстий тоскливый мотив. Вожак подозвал двух других подельников, что-то быстро растолковал, они разъехались по сторонам, зажимая ставку Макабра в клещи.
Лошади нервничали, вскрикивали звонкими девичьими голосами. Всадники подбадривали себя выстрелами в воздух.
– Кретины, – поморщился Макабр и обнял Ньютона, оскалившись кольтами из-за живого щита. Вожак оставил лошадь, отодвинул рукой полу плаща и шагнул на авансцену, двигаясь сквозь ветер плечом вперед.
– Маленький человек! – уважительно окликнул он Макабра. – Не спеши спускать курок! Есть разговор.
– Я тебя не знаю! – завопил в ответ Макабр, не выпуская из поля зрения двух других нападающих, но те заняли позиции глубоко в тылу и не двигались с места. Тревожил парень за спиной, но озираться было нельзя, поэтому Макабр нырнул между ног у Рэнджа и улегся среди седельных мешков.
– Сядь! – зашипел он на Ньютона. – Прикрой меня!
Рэндж подчинился с противной поспешностью. Ситуация, и прежде дерьмовая, с каждой секундой воняла все сильней. На глаза Ньютона навернулись слезы. Они царапали глазные яблоки, раздирали веки, а Рэндж даже не мог смахнуть эти жуткие острые слезы. Поделом! Весь последний год он был бесчувственной колодой, годной лишь мешать тесто босыми ногами. Ньютон не верил в душу, но ощущал внутри себя нечто ржавое, поросшее липким жестким волосом. Обломок Бога. Часть его замысла в теле человека. Эта пакость дышала вместе с ним, брала губами преломленный хлеб, сидела в бочке, облепленная чужеродной слизью, била дочь, топила ее, тащила на берег морского гада. Кем бы Рэндж ни был, какую мерзость ни совершал, в какой грех ни окунался, Бог не покидал его. И сейчас он плакал за него. Позволял быть собой.
«Давай уж как-нибудь сам», – промолчал Ньютон, поднялся на ноги и сделал