– А помните, как перед самым Новым годом мы во-он по той беседке проходились?
– Ночь, звёзды, – Амальева не обернулась, только мечтательно покачала головой, – и то ваша, то мой, то ваша, то мой…
– Плюшка к плюшке…
– Плюшка к плюшке.
– А теперь там один снег.
– Да. Теперь один снег…
– Жизнь разделилась на до и после, – подвёл черту старик Толобоев.
Срали месяц.
Многие взяли отпуска.
Тяжело, трудно и абсолютно бесполезно.
Собаки тряслись на тощих лапах, щурясь на снег мутными от диеты глазами…
И тут пришла оттепель. Сутки стоял туман, густой, как овсянка, а потом вышло солнце, и собачники ахнули. Снег, их неумолимый враг, холодный стерильный снег, неделями сковывавший парк, сошёл почти полностью, задержавшись только на тыльных сторонах пригорков и у корней старых лип, и всё пространство, насколько хватало глаз, теперь сверкало живым коричневым блеском.
Иннокентьев снял ботинки, носки, зажмурился и сделал шаг.
– Куда ты, оглашенный? Простудишься! – Но Амальева, смеясь, и сама не удержалась, стащила сапоги и, как в воду головой, припустила под горку.
Господи, сколько же вокруг было говна!
Снег вернул свою добычу сторицей, сверкало солнце, плясали собаки, и весь мир вокруг был одно блестящее жирное месиво.
– Черпанёшь!.. Черпанёшь же!.. – Злая нянька бранилась, пытаясь найти для своего карапуза незасранный снежный пятачок. Куда там!..
Иннокентьев и Амальева бежали, взявшись за руки, скользя и чавкая, слепые от счастья и слякоти, размазывая брызги по лицам и стёклам очков.
– Жизнь – это говно, а говно – это жизнь, – подвёл черту старик Толобоев. – Теперь парк до самого Покрова наш.
– А я, пожалуй, так пуделей и не буду отцеплять! – веселился владелец дога.
– Твоё право, папаша! – смеялся в ответ Петр Степаныч…
Вечером, когда подморозило и захрустело, собаки носились вокруг ещё заваленной снегом беседки, Амальева подставляла Иннокентьеву белую, пахнущую собакой шею и шептала:
– Только никогда не ври мне… – шептала Амальева. – Что угодно, любое говно, только не снег… Только не этот мёртвый, укрывающий душу, снег…
Живой труп
– Ого! Метра полтора тут, если не больше. – Продюсер Кирилл опасливо перегнулся через перила и побледнел.
– Шестьдесят пять сантиметров. Вот рулетка.
– А внизу плитка битая!
– Плитку уберём, мат подложим.
– Очень важно, чтоб всё натурально было.
– И будет.
– Нет, это пипец. Макс ни за что отсюда не прыгнет.
– Слушай, тут ребёнок прыгнет.
– Ребёнок прыгнет, а Макс говном изойдётся.
– Ну, Каскадёр Вадик прыгнет…
Каскадёр