Потеряв терпение, тогда Карл прямо попросил: сударь, перестаньте говорить намеками – к чему вы клоните? Скажите прямо – и покончим с этим!
– Ах, я тебе уже и сударем стал? Ах, Карлуша, Карлуша, две войны прошел, награды имеешь, а в житейском смысле мальчишкою остался! Слушай меня, пока старик жив!
И Власов тогда, наклоняясь, принялся громким шепотом излагать протеже свои планы относительно «утаивания малой толики непомерно больших средств, отпускаемых казною на содержание гвардейского батальона, на лошадиный корм, на квартирные, прогонные и командировочные суммы». Обещал свести с нужными и полезными людьми, уверял, что все нынче только так и живут.
Ландсберг брезгливо скривил рот:
– Не могу поверить, что все это вы, Егор Алексеевич, говорите серьезно. Опять шутить изволите? Однако тема для нынешней шутки, скажу вам прямо, совсем не кажется мне подходящей. Я боевой офицер, служу в отмечаемой самым Государем воинской команде! И не желаю даже шутить на подобные темы!
– Какие шутки, Карлуша? Помилуй…
И старик продолжал гнуть свое. Потеряв терпение, Ландсберг вскочил и, не прощаясь, выбежал из дома вон.
Вечером власовская прислуга Семенидова, ворча и жалуясь на больные ноги, принесла ему на казенную квартиру – дом Власова Карлом был покинут после его возвращения со Второй турецкой кампании – новую записку хозяина. Тот сухо уведомлял бывшего воспитанника об истечении срока уплаты долговых обязательств и предлагал явиться для немедленного улаживания денежных расчетов.
В тот вечер на квартире у Карла сидел его сослуживец, поручик того же Саперного батальона граф Марк Ивелич, только что вернувшийся откуда-то из провинции, с похорон очередной дальней родственницы. Заметив, как помрачнело и без того невеселое лицо Ландсберга, Ивелич без лишних церемоний спросил:
– Что, брат, неприятные известия? Что это за старуха была? Это ведь, кажется, прислуга твоего бывшего квартирного хозяина?
– Да-да, от него… Вот неуемный старик, право!
– И чего ему надобно?
– Спроси чего полегче, брат! Понимаешь, Ивелич, я порой просто теряюсь! – Карл раздраженно отшвырнул стул, пробежался по комнате. – Знаю его лет шесть или больше – и все равно в тупик ставит! То лезет с займами, просто в карман деньги сует! Сердится, когда я колеблюсь брать, навязывает свое одолжение. Даже обижается, ежели денег не беру. Без всяких процентов дает, из отеческого, как уверяет, расположения – отдашь, мол, Карлуша, когда сможешь! Не торопись, дескать! Твое дело молодое, трать, коли надобно… А вот вчера, Марк, представь, как с ножом к горлу: подавай обратно долг, да и все тут!
– Много ли требует?
– Для меня много. Впрочем, неважно, не в этом суть. Разговор он вчера крайне неприятный для меня затеял. А сегодня продолжил. И долг вернуть потребовал, когда я