– Максимилиан, как поживает ваш Гамлет? – это Санываныч подошёл с распечатанным скриптом. Не видел больше людей, которые бы так силли тратили пэйпер.
– Ты имеешь в виду сорс?
– Разумеется! Готовы читать?
– Энитайм, – я пошёл на стэйдж.
Вообще, никакой сцены там нет, просто область без стульев.
Встал ин зе миддл, смотрю в зал. В первом ряду наши сидят. А в конце, в темноте Тома. Её почти не видно было. Только перл её сверкал.
– Откуда?
В сценарии был тотал месс. Я сравнивал его с оригиналом. Раньше это называли «шейкен, нот стёрд». Парты текста из одной части оказываются в другой. События меняются местами. Гамлета двое: сорс и скин. Из-за этого кажется, что у одного из них постоянные флэшфорварды, но он никак не может передать их другому. Поэтому всё заканчивается как заканчивается. Тут Санываныч ничего не напутал.
– Попробуем первый диалог с родителями, – кивнул режиссёр и похлопал Эдика по плечу.
Тот еле-еле дополз до меня. Остальные на стульях. Хотя сцена не только наша.
Там вся соль была в том, что монолог становится диалогом. Из-за того, что Гамлет – это скин, натянутый на сорс.
– Мне кажется? Нет, есть, – протягивает Эдик бай харт.
– Я не хочу того, что кажется. Ни плащ мой тёмный, ни эти мрачные одежды, мать, – я преспокойно читаю с сабов. С выражением, офкоз, – Не выразят меня; в них только то, что кажется и может быть игрою, – я стою за спиной у Эдика. По скрипту Санываныча я на плее буду тотал блэк, так что ин факт основной моей игрой будет войс, не фейс или жесты.
Я затыкаюсь, оборвав лайн. Такая внезапная короткая пауза для зрителей. Потом Эдик также монотонно продолжает вёрс:
– То, что во мне, правдивей, чем игра, – как будто даже не говорит, а выдыхает.
– А это всё – наряд и мишура, – финалю я.
Афтер там долго должен говорить король. Режиссёр вскакивает и бежит к нам:
– Белиссимо! Максимилиан, вы прирождённый Гамлет. Эдик, мне нравится ваша патетика, но нужно меньше выразительности. Вы мёртвая кожа, лишь то, чем герой пытается казаться.
Мы репали часа два. Тома всё это время сверкала жемчугом на задних рядах. Не хлопала, не комментила. Когда мы закончили, я пошёл к ней.
– Ну как? – спросил я.
Она подняла на меня свои огромные глазищи и посмотрела очень серьёзно. Я подумал, всё, больше я Тому не увижу. Силли айдиа была, звать её сюда.
– Почему ты в жизни не используешь свой голос?
Вот так и спросила.
– В смысле? – я не понял, мы ведь постоянно болтали последние дни.
– Ты сиял там на сцене, – она поднялась и взяла меня за руку. – У тебя настоящий голос. С ним тебя вижу. И дело не в гарнитуре.
– Ладно, – я стал разглядывать жемчужины на её неклес. Каждую в отдельности. Они разные были.
– Останешься сегодня у меня? –