Из притвора донесся тупой, тяжелый звук, будто кто-то уронил мешок с мукой.
– Смилуйся, брат, не губи, – Никита не узнал голос великого князя. Это была даже не просьба, это была мольба, стенание. Что же это, великий князь упал перед своим воеводой на колени? – Если зло на меня держите, – молил князь Василий, – Бог вам судья. Оставь только меня здесь. Не выйду отсюда никуда. Буду смотреть на образ Божий и Пречистой его матери, молиться о грехах своих. Оставь меня здесь. Вот тебе крест святой, что я сию же ночь постригусь!..
– Полно, государь, – раздраженно перебил его князь Иван. – Что мне твой постриг? Сегодня ты монах, а завтра – расстрига. Не гневи Бога, смери гордыню.
– Брат! – заплакал великий князь. – Мы с тобой вот у этого гроба чудотворцева, в этой самой церкви вот эту святую икону целовали, чтобы не мыслить нам друг на друга никакого лиха. А теперь я в твоей власти и не знаю, что надо мною сделается.
– Государь! – торжественно произнес князь Иван. – Если думаешь, что мы на тебя худое замыслили, то послушай моих слов: если сделаю тебе какое зло, пусть это зло будет надо мною. Сказал же я тебе: все, что мы делаем, делаем ради христианства и твоего откупа. Когда татары, которые с тобой пришли, узнают, что ты на московском столе не сидишь, то и откуп облегчат. Удельный князь Русью не повелевает, а с удела такого откупа и за всю жизнь не соберешь! И на этом готов тебе еще раз святую икону целовать.
Из притвора донеслось шуршание, потом быстрый топот коротких шагов, и снова гулкий звук, словно кто-то упал на колени. Вслед за этим церковь огласилась плачем и мольбами Великого князя Владимирского и Московского:
– Пречистая и Пресвятая Дева Богородица, заступница страждущих, прибежище грешных, утешение гонимых. Внемли гласу моления моего, призри на несчастие мое. Умножились враги мои, и вот, мыслят на меня худое, судят судом своим, ищут живота моего. Ты, Всеблагая и Кроткосердая, умоли Сына Твоего, Господа нашего и Спаса, претерпевшего на Кресте за грехи наши, смилостивиться надо мною, отвести беду, пронести мимо чашу горькую, вразумить гонящих меня, просветить их разум, вложить им в помыслы не отвращать меня от пострига в ангельский чин. К тебе взываю и на тебя уповаю я, возьми живот мой на служение Сыну Твоему, а не на попрание миру сему, не ос…
– Эй, князь!
Низкий, зычный голос прозвучал так громко, так резко, что князь Василий мгновенно осекся. У Никиты забилось сердце. Он вскинул голову и, замерев, прислушался. Тишина в притворе сменилась неясным гулом. Откуда-то издалека доносились приглушенные голоса, сопение коней, завывание ветра. Что это, снова отворили дверь? Что же князь Иван? Чей это был голос? Князь Василий так громко стенал, что Никита кроме его отчаянного моления ничего и не слышал. Эх, выглянуть бы с амвона!..
– Где же брат Иван? – услышал Никита обезумевший от ужаса голос великого