Сунув букет под мышку, он направился к памятнику в центре сквера. Кивнул знакомым ребятам на скамеечке, они развлекали девчонок-младшекурсниц и угощали их сигаретами.
Вадик устроился у памятника в тени, так, чтобы было удобно наблюдать за всеми входящими и выходящими с факультетского двора. Снял пиджак и распустил галстук. Букет на постамент. Тошнота вроде прошла, но голова болела дико.
Он глядел на великую тусовку, происходившую перед его глазами, – на всех этих студиозусов, фланирующих, околачивающихся, протирающих зады на скамейках и парапетах, жизнерадостных и мизантропствующих, расфуфыренных и зачуханных, распустивших хвост и поджавших его, красивых, самодовольных и убогих, комплексующих, онанирующих, анализирующих и манипулирующих, строящих грандиозные планы на будущее и растоптавших их минувшей ночью, развеявших по ветру и проклявших все навеки, – глядел на эту факультетскую ярмарку тщеславия и вспоминал себя.
Как он мечтал на первом курсе, что будет вот также валяться весной на зеленом газончике, вон как те двое слева от него – она травинкой щекочет ему нос, он ноль внимания, и вдруг хватает ее и валит на спину, она визжит, как зарезанная, хохочет… Вон подгребает их приятель, падает рядом, достает книжки…
Но прошли годы, и он понял, что не так это просто – поваляться на газончике, во-первых, чаще всего просто не с кем поваляться, это главное, а потом, чаще всего просто хочется, чтоб тебя зарыли в этот газончик на полтора метра вглубь и холмик сровняли, не оставив ни следа, ни памяти. И вместо студенческих буколик тебя ждут длинные списки очередников в Кащенку, палаты которой, говорят, ломятся от твоих собратьев-однокашников, раньше тебя осознавших сложность жизни, но так и не сумевших в ней разобраться, либо попадаешь в «Яму», глубочайшую яму, из которой тоже непросто выбраться, вернее, ты попадаешь в нее снова и снова, пока тебе не выдают там постоянную прописку и вид на жительство.
– Все не так просто, Олечка, – говорит он, неловко шурша букетом за спиной. – Я все знаю, что ты скажешь, ведь я уже год веду эти дурацкие монологи-диалоги с тобой. И самое трудное – это сказать те единственные правдивые слова, которым поверили бы и ты, и я. Можно сказать – «прости», можно сказать – «я был неправ» (потому что ты была права всегда, потому что ты – женщина, а значит, права изначально, и если у меня что-то не получилось, то не надо тут юлить и винить кого-то, это мои личные проблемы, я знаю), можно также сказать – «давай начнем все сначала» или даже – «я тебя люблю» (нет, лучше не будем бросаться словами), но скажи мне ради бога, как все это сказать, чтобы этому поверили и ты, и я?! Как сбросить шелуху со слов, подобно любовникам, сбрасывающим одежды