групп. Общины, существующие в Дагестане, КБР и КЧР, – это территориальные общины (первого типа), являющиеся своеобразными мини-полисами со своей историей и демократической традицией; влияние родовых связей в них почти отсутствует. В Дагестане достаточно представлены и общины третьего типа, сочетающие в себе гражданскую и посословную модели поведения. Общины Чечни и Ингушетии – это территориальные социальные ячейки, сочетающие гражданское и, в меньшей степени, родовое (тейповое) начала. Представители одного тейпа могут проживать в разных территориальных общинах, и это обстоятельство нейтрализует родовое чувство. В Чечне начиная со времен Кавказкой войны XIX в. родовое начало постепенно вытеснялось на периферию социальной и политической жизни даже на локальном уровне. Попытки возродить родовую солидарность и традиционный институт мехк-халк (выборный орган, формируемый на ежегодном собрании тейпов) с целью усилить политическую самоорганизацию чеченского общества в период правления Дудаева окончились неудачей. Слишком сильные трансформации в социальной структуре, с одной стороны, и очевидная неадекватность чеченских старейшин вызовам времени – с другой, похоронили идею возрождения древних традиций в социально-политической жизни. Тем не менее при формировании «команд» управленцев в Чечне явное предпочтение отдается выходцам из своей общины (тейповой и территориальной). В Ингушетии, в силу ее поздней исламизации и лояльности Российской империи в период Кавказской войны, родовая солидарность и соответствующие модели поведения оказались более живучими. Однако роль родового фактора в политической жизни республики не стоит преувеличивать. События 2006–2009 гг., когда активность гражданского общества Ингушетии вынудила Кремль сменить главу республики, показали, что очаги гражданского общества достаточно зрелы для актуализации общереспубликанских проблем.
