– Меч дома оставил, – откашливаясь, произнес мешковатый, – а то бы показад, что могу. А могу так. Дику голову отсечь не размахиваясь, а туру одним махом… В пущу иду с одним мечом, другое оружие мне ни к чему. И конь не нужен… Один меч… А мечом тридцатилетние дубки срубаю… Вот так: раз – и готово!
– А я не так люблю пить, как закусывать, – подал голос из-за своей деревянной личины пучеглазый, смачно посасывая мед. Он обладал удивительным умением не только выглядывать из-за чаши своими глазищами, но еще и говорить, не прекращая питья. – Мог бы целое озеро выпить, ежели закусывать. И чтобы мнясо. Люблю мнясо! Кто любит жену, кто на печенега идет, а я люблю мнясо! Если бы даже целого дика зажарили – одолел бы его! А ты сидишь возле человека, видишь его муку, сам имеешь в меху копченку и помалкиваешь!
Он вслепую потянул руку к дровосеку, выкатил в его сторону свой неистовый глаз. Дровосек оттолкнул его руку.
– А дудки! – воскликнул таким светлым голосом, словно бы и не пил еще ничего. – Не коси глаз на чужой квас! На чужой каравай рот не разевай!
Пучеглазый захлебнулся медом, торопливо оторвал чашу от расквасистых губ.
– Жаль тебе? – сказал чуть ли не нищенским тоном.
– А он меня хотел, а е его… Пр-с-с-с! – продолжал свой трудный рассказ заика.
– Только для друзей у меня копченка от деда Киптилого! – задиристо воскликнул дровосек. – А дед Киптилый мясные яства готовит для самого князя да для меня, потому как без меня – ни с места! Понял?
– Ну, продай, – сказал пучеглазый, – потому как без закуски не могу… Мнясо чую еще тогда, как оно в дебрях бегает… Вельми мнясо люблю… А у тебя такой ведь запах из меха…
– Почто я должен продавать, ежели и сам съем, да еще и мои братья. Вон какие – видал?
Он показал на Сивоока и Лучука, но пучеглазый и ухом не повел в их сторону.
– Променяй кусочек, – канючил он дальше, снова закрываясь чашей и уже подавая голос из-за нее. – Хочешь, на крест променяю?
Расстегнул одной рукой корзно, пустил между пальцами повисший на тонкой тесемочке крестик из дерева воскового оттенка.
– Заморского дерева крест. За телка выменял. Гречину целого телка отдал.
– Почто отдал – лучше съел бы телка своего. Солонины сделал бы, вот и было бы у тебя чем закусить! – потешался дровосек.
– А он меня… а е его… Пр-с-с-с! – Человечек в последний раз пробормотал свой рассказ, не имевший ни начала, ни конца, склонил голову на плечо, выпустил из безвольных рук ковш, пустил слюну из раскрытого рта.
– Скис божий украшатель! – закричал дровосек. – Одного нет. А ну, кто еще!
Сивоок, у которого тоже кружилась голова, хотя выпил он только два ковшика меду и хорошо закусил копченкой дровосека, сначала не понял значения выкрика своего нового