«Новые» мысли напоминали самолеты, которые один за другим садились в аэропорту (в данном случае в моей голове). Сначала мне пришла мысль, что прическа – это мои волосы и принадлежат они только мне. Следующей мыслью было – какое имеет право совершенно чужой человек заставлять меня делать то, что не имеет никакого отношения к учебе? Затем я понял, что врученный мне рубль являлся манипуляцией с целью внушить вину и страх, которые должны были заставить меня беспрекословно подчиниться требованию директора. Когда я все это понял, мне пришла в голову простая (и поразительная для меня!) мысль:
«Я имею право не делать то, что мне не нравится и не хочется делать».
С этими мыслями я дошел до школы, поднялся на второй этаж и направился в сторону кабинета директора (в те годы существовал порядок – отчитываться, если взрослый тебе лично что-то поручил). Заходя в кабинет, я был уже абсолютно спокоен. Я чувствовал свою правоту, знал, как обосновать свою позицию, и совершенно не боялся директора. Эта привычка осталась у меня на всю жизнь – я не боялся никого, если понимал свою правоту и мог ее обосновать. И не имело никакого значения, сколько у меня оппонентов и какими способами они добиваются своего.
Директор взглянул на меня, затем на мою не изменившуюся прическу и начал меняться в лице. В этот момент я спокойно достал рубль и протянул ему купюру. Надо ли говорить, что хладнокровный возврат денег, которые изначально вручались мне с целью вызвать страх и повиновение, вызвали у директора состояние ступора?! По тем временам это было неслыханной дерзостью – мало того что ученик не выполнил приказ директора, так еще и спокойно возвращает деньги, явно демонстрируя свое неповиновение. Такого не позволял себе никто, и было ощущение, что он впал в транс. Все же он взял себя в руки и спросил, почему я не постригся. Ответ на этот вопрос был уже подготовлен, поэтому я совершенно спокойно ответил:
– Потому что не захотел.
Не было никакого страха. Не было и ощущения, что я позволяю себе что-то неуважительное и ужасное. Я считал, что имею право отстаивать то, что для меня важно и ценно. И в этот момент у меня возникло явное ощущение, что директор все эти годы знал про существование этого ответа и… очень боялся, что когда-нибудь ему именно так и ответят.
Больше директор не тревожил меня с этой проблемой. Более того, мне удалось окончить школу, не будучи ни разу им избитым. Конечно, я был на хорошем счету: был отличником, выступал за сборную школы на республиканских и всесоюзных соревнованиях по шахматам, не позволял себе неуважительного отношения к учителям и не состоял ни в каких сомнительных компаниях. Тем не менее другим отличникам и спортсменам крепко доставалось за такие вольности.