– Наша сеньора будет очень недовольна. Хороший был паркет…
– Планы тоже хорошие были… – скажу я про себя. И поделюсь с Глупышом своей галетой. Пусть знает, я – не жадный. А паркет… ох, уж. Нужно подыскать мне другое местечко для записей.
– А махнём завтра на окуня? Прямо с самого утра, в 5:45 проснёмся и на рыбалку! – предложит он вдруг.
Вот так раз, и всё моё расписание к жуковой бабушке! Как я счастлив! Наброшусь на него со всей радости, завалю на шкуру и как залижу-залижу! Что прямо устану. А он… он будет пыхтеть и смеяться, потом я обязательно поддамся, и он тоже поборет меня. И захрустит моею галетой. Смешной, совсем ещё щенок, этот мой человек! Скоро утро, но огонь в камине будет гореть до тех пор, пока мы сами не отправим его на боковую… Этот огонь я не забуду никогда. А улитки-фонарики – это не тепло и не холодно, а всего лишь красиво.
Народ Трибукану, мои друзья, псы-великаны грызут сахарные кости костобега с таким смаком, что хруст стоит ого-го заразительный. Тишина на Сонхолме и вот этот хруст. Пират грызёт громче всех, Карузо мелодично. Пушкин до капли высасывает весь костный сок. Конфетка предпочитает глодать голени… Я слышу каждого, кто помог мне минувшим днём. Пусть и моя доля костей рогатого костобега достанется моим друзьям. Я не голоден, я по-щенячьи растерян и счастлив.
– Кто вы такие? – вдруг услышал я голос Дарио-дедушки и все мои мысли разом улетучились вместе со стаей летучих мышей – пещерниц. Обычно те собирались над Сонхолмом в миг, когда солнце уходило за океан. Раскидывали паутины своих небесных арф, и принимались за колыбельную. Вовсе стемнело. Паутинки взяли ноту «аф», точнее будет «фа», затем «соль» и колыбельная, уцепившись за еловый бриз, поплыла над Трибукану.
– Кто вы? – повторил Дарио-дедушка, опершись на мою бутсошнурую хижину, – Мы в плену?
– Трибукану – не плен, это остров, – сказал я, – Вы… в гостях.
– Я не говорил столько лет, чтобы вдруг вот так взять и заговорить с собакой, – хмыкнул Дарио, – Я тебя не боюсь, пёс, и друзей твоих не боюсь. И она, – указал он на Палому, играющую в хижине с Чопсом в «отбери носок» – Тоже не боится. Хотя если б увидела вас, то наверняка бы ужаснулась… Вы почему такие здоровые?
– Когда-то все псы были такими, как эпицион, наш предок. Огромными и клыкастыми. Древнего человека не отпугнула наша внешность, за ней он разглядел преданное сердце, – сказал я, – Человек твоей эпохи – иной… Вот он стал экспериментировать с породами. И в кого мы только не превратились: в пекинесов, в такс, в разных терьеров. Одни собаки удобнее для городов, с другими хорошо в деревне! Но возвращаясь в Тотмирье, мы обретаем свой привычный размер, каким он и был в древности. А породы, изобретение человека, мы благодарно приняли. Когда все мы разные даже интересней.
– Что за Тотмирье? Америка, Германия, или может, Россия? Или вся планета Земля? – прищурился дедушка.
– Это мир, где рождается человек. Рождается и умирает. Человек,