– Правильно, сука. Не отправлюсь, – прорычал я.
– Вот видишь? Он сам же ехать не хочет.
– Еще как, сука, не хочу.
– Да и на кой нам вообще пьяная свинья?
– Вот именно, су… Стой, че ты там вякнул?
– Ты пьяная свинья. – Мальчишка в модном кафтане затянулся и выпустил мне в лицо струю дыма. – Нужен ты нам, как быку – титьки.
– Иди в жопу, говноед мелкий, – прорычал я.
– Хрю-хрю-хрю.
– Свиньи не так визжат.
– Тебе виднее.
– Туше, – хихикнул в бороду священник-зюдхеймец.
– А тебя кто, сука, спрашивал, поп?
– Довольно! – Епископ топнул каблуком начищенного сапога. – Все, кто не имеет прямого отношения к этому делу, немедленно покиньте заведение! Алиф, живо очистите зал!
Стоявший рядом с ним мужчина кивнул, и его бойцы принялись выгонять клиентов. Горожане бурчали, но ополченцы не слушали. Один из них потянулся к острому на язык пижону, и тут разразился ад.
Оссийка перехватила руку солдата и, без усилий вывернув ему запястье, дала такого пинка под зад, что ополченец отлетел на товарищей.
– Не трожь.
Вояки, как и следовало ожидать, схватились за дубинки, но девица из горного клана достала из-за спины секиру – прекрасную и сверкающую. Мсье Сердцеед, только что трепавшийся с девкой у бара, вскочил на стойку и снял со спины арбалет. Хлоя же с невиданной для монахини скоростью вскинула меч из сребростали.
– Ни шагу ближе, – предупредила она, сдувая упавшую на глаза челку.
– Я епископ этого прихода, и мое слово – закон! – взревел дю Лак. – Сложите клинки, или, клянусь Вседержителем, прольется кровь!
Солдаты схватились за стальное оружие, а посетители попрятались под столами. Еще чуть-чуть, и началось бы насилие; кровогимн загремел в разгоряченной спиртом крови, а к тошноте примешалось жжение в брюхе от нахлынувшего адреналина. От духовных дел мы удалялись быстрее, чем дрочат в подворотне.
И тогда я со вздохом обнажил собственный меч.
Сталь зазвенела, подобно песне, а в зале затихли, уставившись на мое оружие. Вдоль клинка тянулись неизвестные глифы, а сам он поблескивал, словно нефть на воде. Лезвие меча было изогнуто, острие выщерблено – не хватало полфута с конца. Прекрасная дама на эфесе развела руки; посеребренная, она, как всегда, улыбалась.
– Пьющая Пепел… – выдохнул повеса.
«Они знают нас, Габриэль, – прозвучал у меня в голове ее голос. – К-клинок, рассекший тьму надвое. Муж, которого страшилась нежить. Они п-помнят нас… даже спустя столько лет».
Я описал медленный круг, убедившись, что присмирели все.
«Ты, между прочим, выглядишь как растоптанный кусок дерьма».
– Заткнись, – прошептал я.
– Я ничего не говорил, шевалье, – проговорил вспотевший епископ.
– Вот и дальше молчи. – Я взглянул на Хлою, потом снова на клинки ополченцев. – Похоже, тебе и твоим товарищам тут больше не рады, сестра Саваж.
– Похоже. – Она кивнула,