Он говорил со мной вежливым тоном, можно сказать, просил, и я не сразу нашлась с ответом.
– Обещаешь? – спросила, наконец, я.
И он, глядя мне прямо в глаза, кивнул:
– Да.
Я сдалась.
А когда он ушел, старуха закрыла за ним дверь, и я уселась обратно на табурет, – лишь тогда я подумала: «Вот так же он, наверное, подбил своих дружков-плебеев на кражу с летальным исходом. Просто взял, и показал вдруг свою человечность. Да что же ты за тип, смесок Соль?!»
Мне стало погано. Сидеть в нищей плебейской лачуге и ждать, положившись на честное слово не пойми кого, – то еще развлечение. Не желая предаваться унынию, я вперила взор в плебейку, шурудившую у очага с кочергой в руках, и громко, раздельно спросила ее на языке свободных людей:
– Как давно ты знакома с этим субъектом?
3.
Заячий месяц, 10-й день второй декады, венера
Во сне я была огромной и очень больной. Тело кровоточило, дышать было больно и трудно от жутких испарений, поднимавшихся с поверхности источенной язвами кожи. Я лежала под небом, слепым и бесстрастным, стонала, силясь поднять то руку, то ногу, смести с себя паразитов. Они грызли мою еще живую плоть, въедались в нее, причиняя зуд. Множество насекомых вилось надо мной, вызывая дрожь отвращения. Я хотела стряхнуть их, отогнать, но немощь исполинской тяжестью давила сверху. Мои огромные, простертые в бесконечность руки казались пудовыми, ноги, ступни и пятки, как гвозди, вколачивали меня… во что? В смертный одр?
Тверди подо мной не было, или я не ощущала ее, мучимая, как недугом, собственным весом. Паразиты кишели, забираясь в потаенные уголки изъязвленного тела, они жили, жрали, плодились, гнили, и я не знала, что из этого мучит сильнее. Больно было везде, кости стонали под тяжестью мяса и жил, зуд от паразитов нестерпимо свербел. На грудь, напротив сердца, давило невыносимо. В полубезумии-полубреду я скосила глаза туда, где под черной колышущейся массой насекомых проступал полукруглый нарост. Паразитов вокруг него не было, они заканчивались на уровне бедер, но весь он был покрыт насекомыми, попросту облеплен ими до такой степени, что разглядеть, каков он, не представлялось возможным.
Я попыталась. Подняла руку, проволокла ее по выступившим костям таза, вдоль провалившегося живота, проскребла по выпирающим костям грудной клетки. Ладонь взметнулась и упала, оттерев с края нароста налипших тварей. Глазам открылась солнечная синь неба, крошечный, изогнувшийся ящеркой остров, к западу и к югу еще по одному, маленькие, как точки. Там, на этих островках-под-Колпаком тоже копошились паразиты, они были не черные, как те, что снаружи, а белые, белесо-розовые, как личинки. Были там и гусеницы, совсем немного, несколько штук, забранные в паутину, они сосали из личинок их розоватую сытость. Их спеленатые куколки крепились к ветвям кровавого дерева, растущего из центра моей груди; я видела, как под корнями болезненно и неровно бухает мое багровое сердце. По струнам своей паутины куколки вливали мерзкую сытость в мою