Однако была у Риши единомышленница, девочка старше ее на два года по имени Аметрин. Почти сразу же они крепко сдружились и Риша стала называть ее Ами. У нее был названый брат, Сардис, который, как и Шабо, с ранних лет решил, что станет агнцем, и благодаря его влиянию Ами с первых дней службы восхищалась статуями. Она плавала к ним на остров по венерам в компании со старшей товаркой-хохотушкой Топой, и тоже каждый раз получала безграничное удовольствие от того только, что можно было сидеть на берегу и обводить идеальные очертания статуй ладонями. Когда же Риша спросила Ами, что именно ей нравится больше всего в ее работе, девочка ответила так: «Ты только не смейся, ладно? (Ни за что, клятвенно пообещала Риша). Когда я глажу их, то представляю, что один из них – это Сардис. И я думаю о том, как же ему страшно и непонятно в новом теле, и, чтоб его утешить, я глажу и утешаю его точно так же, как делал он, когда в детстве я простужалась и лежала в бреду».
Выслушав все это, Риша попыталась вообразить на месте Сардиса собственного брата, но тут же ей пришла мысль о том, что для начала, чтобы очнуться в новом теле, ему нужно будет куда-то девать старое. Иными словами он должен будет ну… умереть… Одно только предположение привело ее в неописуемый ужас. «А ты что больше всего любишь?» – спросила ее Ами, но напуганная собственным воображением Риша ничего не ответила подруге. Хотя, конечно же, больше всего ей нравилось перебирать густые волосы статуй, мечтая, что когда-нибудь и у нее самой вырастет подобная шевелюра. Но предчувствия будущего на этот счет ее не посещали.
Время шло, и постепенно ее стали посещать предчувствия совсем другого будущего. В нем заболела и стала медленно угасать от старости бабушка, а любимый братец, вопреки пожеланиям отца, прошел новое испытание и еще крепче утвердился в своем намерении выполнить однажды свое предназначение в качестве агнца. С отцом после этого у них состоялся скандальный разговор, но о нем Риша узнала уже постфактум, от больной бабушки, поскольку лично присутствовать при выяснении отношений она, разумеется, не могла. Бабушке все эти разборки не нравились, но вмешаться не было сил – и душа ее, и тело готовились к претворению в белую птицу. Она попросила внука и внучку беречь и поддерживать друг дружку, и не забывать об отце. Рише горько было присутствовать при том, как любимая бабушка умирает; вдвойне горше от того, что она проживала постепенное расставание с дорогим человеком дважды – в будущем, и в настоящем. Но Риша не роптала: она попросту не умела этого – роптать на собственный дар или пытаться изменить будущее. Ее провидческий дар ни разу не дал осечки, ей и в голову не приходило сомневаться в том, что будущее не постоянная величина и против него можно восстать.
Годы текли, Рише исполнилось пятнадцать, а Шабо семнадцать. Бабушка умерла, а названый брат Ами Сардис, который был старше Шабо на год, впервые получил право участвовать в ежегодной жертвенной лотерее, проходившей в канун летнего солнцестояния.