Маруся пробежала мимо, не взглянув на него. Когда она вышла, он всё ещё сидел, как-то странно скособочившись. Она прошла было мимо, но всё же оглянулась.
Юрий Фёдорович медленно, словно против своей воли, оседал набок.
– Что с вами? – издалека спросила Маруся. – Вам плохо?
И, пересиливая себя, осторожно подошла.
Юрий Фёдорович смотрел прямо перед собой остановившимся взглядом, какого не бывает у живых людей, – словно манекен. И в эту секунду Маруся поняла, что он… умер.
На полу рядом с банкеткой валялась скомканная бумажка, Маруся зачем-то её подобрала, – это оказалась какая-то фотография, – и сунула в розовую сумку.
Юрий Фёдорович теперь лежал – неловко, неудобно, боком. Она ещё посмотрела на него и побежала по коридору.
На вторник назначили совещание у декана по результатам вступительных экзаменов. Приказы о зачислении уже были подписаны и частично объявлены, поступившие счастливчики и счастливицы, найдя себя в списках, радостно прибегали с оригиналами документов. В приёмной комиссии это время так и называлось – «сдача оригиналов».
Маруся, замучившаяся в этой самой комиссии, мечтала только о седьмом числе. Седьмого числа у неё начинался отпуск, и она точно знала, что будет делать!.. Значит, так. Шестого она приедет на работу с сумкой и вечером побежит не домой, а на электричку, и через два часа будет под Егорьевском, на даче у тёти. Чтобы не терять ни минуты отпуска! Чтобы седьмого проснуться на террасе, на её любимом ковровом диване, от спинки которого пахнет пылью и сухими цветами, и чтоб в окошко была видна корявая ветка старой яблони с уже розовеющими мелкими яблочками, а за веткой лоскут голубого летнего неба. И услышать не грохот и рёв грузовиков на соседней стройке, а как осторожно, чтоб не разбудить её, тётя брякает рукомойником на улице – моет к завтраку морковку и позднюю вишню. Чтобы солнце отражалось от бока обливного глиняного кувшина, памятного с детства, в котором стоят на столе флоксы, розовые и белые. Чтобы натянуть старые линялые шорты, мятую футболку, сунуть ноги в шлёпанцы и выйти, позёвывая, на крылечко, облокотиться о перила и смотреть на тётины посадки, яблони, заросли старых, ещё дедушкиных вишен и на лес, начинавшийся сразу за хлипким штакетником. Когда распределяли участки, стали тянуть жребий, и дедушке, который проворонил всю жеребьёвку, достался самый плохой – у кромки леса. Так Марусе рассказывала тётя. Бабушка была вне себя от горя – и участок плох, и дедушка не оправдал бабушкиных надежд и подтвердил её худшие опасения, что он совершенно не приспособленный к жизни человек и вообще разиня. Зачем она только в пятьдесят третьем году вышла за него замуж?!
С тех пор минуло много лет, и как-то постепенно стало ясно, что их участок – самый лучший именно потому, что расположен близко к лесу и озеру и можно открыть калитку, выйти на поляну и собирать землянику!
Только дедушка уже умер, и