– Особого приглашения ждете? – прошелестел над ухом Олеандра голос Аспарагуса.
Олеандр дернул щекой. Знал он, что нужно делать. Знал, но язык никак не желал складывать буквы в слова.
Кланяться Стальному Палачу! До чего он докатился?
– Беги за лекарем! – наспех бросил он Зефу, а сам приблизился к Каладиуму, ударил кулаком в грудь и склонил голову. – Молю, прости Рубина и пощади. Он не ведал, что творит.
– Что ж, – произнес Каладиум, поглаживая полоску усов. – Признаюсь, я несколько удивлен, но… – Меч со стальным шипом опустился в ножны. – Извинения приняты.
Рожденный в древесной броне
Все разбежались. Каладиум и Аспарагус испарились мгновенно. Драцена унесла силина, чтобы привести его в чувства и выпустить в лес. А чуть позже Олеандр направил к ней Зефа.
Направил и вернулся вниманием к Рубину. Взялся за дело.
Аспарагус мог и не разгонять зевак. Они удрали бы сами, узрев перемазанного в крови наследника.
Да что там! Олеандр даже не измазался в крови, скорее искупался, позабыв об осторожности. Неприятно, конечно. Но что поделать? Кровь его не страшила. Он всего-то подсобил полудурку недофениксу. Один лоскут разодранного плаща затянул ближе к паху Рубина, другой приложил к порезу на его бедре.
Каладиум точно ведал, куда бить. При таком ранении любой отошел бы в мир иной через пару мгновений – любой, кроме феникса, чей народ Умбра наделил даром самоисцеления.
– Ну вот и всё. – Олеандр еще разок окинул взглядом наложенную повязку и остался доволен.
Большего он сделать для Рубина не мог, поэтому просто уселся рядом в ожидании лекарей.
Вечер украдкой затмевал день, мазок за мазком иссушая палитру лесных красок. Во хлипком свету двор превратился в жуткое место, напоминавшее не то рисунок из книги о побоищах, не то картину безумного художника. Почву вокруг исписали багряные кляксы и брызги – словно огромную кисть, смоченную в алой краске, кто-то встряхнул. В двери переливалась метательная звезда. Под кустом валялись обугленные ошмётки чёрного плаща, в них хозяйничал ветер.
Олеандр отвёл взор от островка травы, обмазанного кровью, и крепче прижал ткань к порезу.
– Ничего, очухаешься, – бормотал он, посматривая на Рубина. – На Стального Палача замахнулся… Додумался тоже! Серьезно! Да лучше бы ты на стаю хинов в одиночку набросился!
Сетка вен на лице Рубина бледнела. Дыхание учащалось, а рана под повязкой дымилась и шипела.
Все причины его странного поведения теперь виделись как на ладони. Неспроста он прятался в тоннеле. Неспроста вышел оттуда в плаще с капюшоном. Он явно наглотался какой-то дряни, чтобы придушить в себе дракайна, а за накидкой скрыл признаки перевоплощения в феникса.
Две сущности гибрида не могли на равных правах делить плоть и разум хозяина, одна извечно поглощала другую. В цепи сотворения дракайны пребывали выше фениксов – ступили на землю раньше. Пламя никогда не изожгло бы яд, ежели