Незнакомец исчез. Паломник собрал все свои силы и сквозь слезы, преодолевая неимоверную боль, дополз до верхушки небольшого холма. Перед его взором предстал Иерусалим…
– Подъезжаем к станции… – сквозь сон услышал Алеша голос проводницы и очнулся.
Он долго сидел молча, затем неожиданно громко сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Надо в епархию ехать!
На рассвете, ранней весной, когда поселок Таежный только просыпался, со стороны областного центра в него вошел молодой человек в джинсах и кроссовках, неся в руках маленький чемоданчик, куда поместилось все его имущество: несколько книг, смена белья и четыре иконы (Божией Матери, Николая-угодника, Иисуса Христа и Святого Пантелеймона целителя). Глядя на эти иконы, он молился за мать, отца, деда и сестер с племянниками.
– Привет, дед Мишаня! Все также самосад куришь? – крикнул он на ходу старожилу этих мест, сидевшему на завалинке бани у крайней избы и дымившему самокруткой.
– Ну! – произнес тот, что по-сибирски могло быть ответом на любой вопрос и означать все что угодно в зависимости от интонации. – Постой-ка, постой-ка, а ты, случаем, не Лексей ли, что в попы подался, внучок нашего попа?
– Я, Михаил Евстафьевич, я.
– На побывку вернулся или как?
– Совсем, дед, совсем, – ответил молодой человек и присел рядом с дедом на завалинку.
– Что так? Или тяжела оказалась служба-то поповская?
– Кому легка, а кому не то что нести ее, а и взвалить на свои плечи не под силу.
– Ну да, ну да… – задумчиво сказал дед и спросил:
– Как тебя в том миру звали-то?
– Отец Алексей или батюшка.
– Чем заняться-то думаешь, Лексей Лукич? – спросил дед Мишаня.
– Направлен священником в нашу поселковую церковь.
Дед Мишаня удивленно посмотрел на него и несколько раз зажмурил глаза.
– Да, дед, попом в местном приходе буду, попом!
Дед не спеша скрутил еще одну козью ножку, прикурил, глубоко затянулся и наконец сказал:
– Во жизнь кренделя крутит!..
Алексей улыбнулся и, подумав вдруг об Анне: «Чем ни матушка?» – встал с завалинки, вдохнул полную грудь таежного воздуха и, оглянувшись вокруг, крикнул:
– Я вернулся!.. Прими меня, жизнь!» – Да так крикнул, что птицы, сидевшие на соседнем дереве, все разом вспорхнули. А затем подумал:
«Этот мир прекрасен, этот – здесь, на земле».
«Надо жить – верить и жить!»
Иногда они выходили за околицу и молча смотрели на закат. Их лица светились. Они вернулись в простой и понятный им мир – мир их детства. Надолго ли?
Неисповедимы пути Господни!
Старик и мышь
Старик оторвал взгляд от листа бумаги и взглянул в окно. Поздняя осень. Ветер срывал с деревьев последние