Р о з а н о в. Не ради себя прошу, Полинька, ради детей. Детки растут незаконнорожденными. Это стыдно, и для них вредно. И ведь остальных детей ждет та же участь. Мамочка еще рожать хочет.
Собрание декадентов.
Здесь, помимо прочих, Суслова и Софья. Отдельно от всех сидит Розанов.
З и н а и д а Г и п п и у с (читает свои стихи).
Единый раз вскипает пеной
И рассыпается волна.
Не может сердце жить изменой,
Измены нет: любовь – одна.
Мы негодуем иль играем,
Иль лжем – но в сердце тишина.
Мы никогда не изменяем:
Душа одна – любовь одна.
Однообразно и пустынно,
Однообразием сильна,
Проходит жизнь…
И в жизни длинной
Любовь одна, всегда одна.
Лишь в неизменном – бесконечность,
Лишь в постоянном – глубина.
И дальше путь, и ближе вечность,
И всё ясней: любовь одна.
Любви мы платим нашей кровью,
Но верная душа – верна,
И любим мы одной любовью…
Любовь одна, как смерть одна.
С о ф ь я (Сусловой). Зина, как она ни на кого не похожа!
С у с л о в а. Говорят, она часто подписывается мужскими псевдонимами. Антон Крайний, Лев Пущин…
С о ф ь я. Это теперь называется мистикой пола.
С у с л о в а. И при этом живет с литератором и философом одной семьей. Знаем мы эту мистику. (С горькой иронией). Вот я и думаю сейчас: не станет ли Вася в этой чудной семье третьим мужчиной? Представляешь, какая у них будет творческую атмосфера и какая писательская продуктивность.
С о ф ь я. Ты считаешь, он на это способен?
С у с л о в а. А ты читала его «распоясанные письма» к Зине? Они гуляют по рукам в списках. Я несколько раз перечитала, могу воспроизвести. (будто читает) Зиночка, милая Козочка с безмолочным выменем, ну, как поживают твои сосочки? Это наш Вася пишет! Как грудки? Какая тоска, если их никто не ласкает. Сегодня в час ночи я прилечу мысленно к тебе и поцелую, крепко поцелую, как захочу, груди твои. Хотя, признаюсь, грубое «титьки» волнует меня более, чем «груди». Считаешь, что это безумие? Что меня надо пороть? Ну, дери-дери меня за уши. Дери целые сутки. Что ж, заложу письмо твое в Карамзина. Это мой способ прятать бумаги. Или сразу истреблю. Очень уж ответственное содержание. Когда пишу бабе – ну, не умею воздержаться от этих глупостей. Там, на том свете (как ты грозишь) – хоть распори-пори меня, а на этом свете хочется поиграть белыми грудями. Да и не только грудями – а больше. Прости, миленькая, прости, губастенькая, тягучие у тебя губки, прости остренькая. Я знаю, что ты меня любишь, и все мне извинишь. Так-то, Зиночка. Всех вас троих я люблю, за то, что вы – свободные люди. Ничего нет лучше свободы, ничего нет счастливее свободы, ничего нет благороднее свободы. И все потому, что в