– Матроску прислали, – прояснил ситуацию бывалый Петр.
– Что-о-о?
– Матроска моет жилые помещения корабля. До сих пор мыли рулевые. Типа совмещёнки. Но с пацанов какой порядок. Вот капитан и психанул, решил, пусть и не сначала навигации, но всё-таки, чтобы матроска была. Теперь она будет мыть, в общем, отвечать за чистоту в жилых помещениях.
– Почему «матроска», а не матрос?
– А почему ты «повариха», а не повар? – Пётр ни с того, ни с сего подошёл к ней (они были на камбузе), притянул за плечи и сладко поцеловал в губы, а потом загадочно добавил: – Будете дружить, если получится… вы же две «бабы» на корабле.
Лика была шокирована: они же договорились с Петей, что вне каюты никаких проявлений нежных чувств, чтобы не травмировать души и не рвать сердечные мышцы «беспарных» членов экипажа. Но, махнув на Петю полотенцем, спросила всё-таки:
– Петя, а при чём здесь «Мурка»?
– Да её настоящее имя Мария, Маня Крайцман одним словом. Отсюда кликуха Маруся Климова, то есть Мурка, в конечном итоге.
– Не многовато для одной? – ещё раз пожала плечами Лика, сама вдруг напряглась и стала ждать прихода второй «бабы» на корабль.
С появлением Мурки на судне все словно бы с ума по сходили. Даже Пётр лип к Лике больше обычного и не только в каюте. Вокруг же Мани, темноволосой, с путаной копной вьющихся ниже плеч волос, с оливкового цвета, печальными глазами-глазищами, водил хороводы весь рядовой состав.
Серёга с Мишкой, так те из кожи лезли, лишь бы обратить внимание матроски на себя. Не отставал и Эдик Травкин, практикант-электромеханик с Ростовского речного училища, не понятно с какого перепугу, заброшенного на Лену проходить практику на судах именно этой речной системы.
В те годы на Лену откуда только не присылали. Делалось это не без задней мысли: вдруг, приехав на одну навигацию, останутся надолго, или даже навсегда. Север надо было заселять и осваивать.
Так порой и происходило, но не в случае с Эдиком. Тот трещал о Черном море без умолку, уверял, что он тут случайно, что он и речником становиться не собирается, а только моряком, относился ко всему, что видел в Сибири презрительно-высокомерно, скучал и считал дни до возвращения домой в Ростов. Его сразу же прозвали Черноморик. На Маньку-Мурку он тоже запал, был уверен, что и она выберет именно его, чернобрового, чубатого казачка, и советовал Серёге с Мишкой не париться: Мурка будет его, а чья же ещё?
Лика наблюдала всю эту вакханалию как бы со стороны. Она чувствовала себя, в окружении этих наивных малолеток, взрослой, умудрённой жизнью женщиной. Вместе с ней позицию наблюдателей заняли и остальные члены экипажа.
Например, Сашка, третий рулевой: старый, лет двадцати шести, страшный – по левой щеке глубокий рубец от ножевого удара – когда улыбался, прямая белая полоса принимала зигзагообразный вид и становилась