– Сенька – заносчивый и кичливый мизантроп, сосед наш, и я его хорошо знаю… Знала раньше, – сказала Соня после паузы раздумий.
– Тогда понятно, почему он у вас в дневнике записан. – Данилов тотчас понял по лицу Сони об истинном предмете ее таких долгих размышлений. – Девчонки любят гадости думать о… заносчивых и кичливых.
Девушка надула губы: и вовсе не об этом речь, хотела сказать она, вовсе не потому она про Бриедиса написала, но найтись с ответом не сумела сразу. Стояла с минуту молча, глядя в пол. Потом подняла глаза на Григория Львовича:
– Вы уверены, что Камилла взяла «смит-вессон» у Арсения?
– Почти да. Она его с собой на спектакль звала и на прошлой неделе просила меня передать ему билет. А вчера заходила узнать, выполнил ли я ее просьбу.
– А начальнице нашей сказали это?
– Разумеется, нет.
– Вы правы. Это она, – с серьезным лицом кивнула Соня, закусив ноготь большого пальца. – Я сразу так и не подумала… Записка составлена из букв, вырезанных из театральных афиш, а она в Латышском обществе состоит, там театр есть. Тогда нужно допросить Камиллу Ипполитовну.
– Допросить? – Григорий Львович скривился. – Вы что же, совсем не понимаете? Я совершил ошибку! Не нужно никого допрашивать. Нужно было… – тут он вытер мокрые глаза и всхлипнул, сжав зубы, – нужно было всего-то тихо вернуть оружие штабс-капитану. Но я был так сражен этой выходкой, что не сразу вспомнил, как Камилла просила меня познакомить с ним. Как долго увивалась подле. Она всеми средствами пытается ему голову вскружить… Теперь ей достанется! А заодно и бедному штабс-капитану, и гимназии… И вам, пропади пропадом ваш дневничок и ваши эти дурные фантазии!
– Складная версия, – молвила Соня. – Но давайте как-то увяжем все это с тем, что вас уже два года, как вы сказали, хотят убить.
– Соня, уходите, – прервал ее Данилов и сел в кресло. – Уходите. Незачем вам в это лезть.
– Вас же убить могут.
– Могут. И пусть… надоело уже. Пусть приходят наконец. И убивают.
– Вы должны сходить в полицию. И… Арсению все рассказать. Вы говорили ему о покушениях?
– Ему – нет.
– Но почему?
– Я не знаю. Я боюсь, что у моих отца с матерью были тайны, которые они хотели похоронить с собой. В последние годы их затворничество, их нежелание принимать ничью помощь передалось и мне. Если я пойду в полицию, может… произойти что-то нехорошее. Все это не зря. Какая-то туча стоит надо мной. Сначала эта моя болезнь, лечебница в Швейцарии, о которой я едва помню, потом их странности. Они были у меня очень старыми… Может, это всего лишь маразм, но я не хочу, чтобы кто-то знал, стал жалеть, принялся распускать слухи.
Данилов перестал яриться, заговорил тихо и обреченно, словно между ним и Соней возникла доверительная