Дом Азима располагался в южной части Табука2 в окружении геометрически правильно высаженных роланов3 и сферически подстриженных кустарников с темно бордовой листвой, которые служили своеобразной изгородью из шаров примерно метр в диаметре, придавая участку причудливые очертания и сюрреалистический вид, особенно днем, когда листья кустов расправлялись, становясь ярче и светлее, и шелестели на ветру убаюкивающим шорохом.
В этой части города практически всегда стояла тишина, нарушаемая иногда гулом пролетающих аэроботов, не то, что в районе, где недавно поселился Эрно. Административный центр Табука, где в семидесятиэтажном доме располагалось его холостяцкое жилище, наоборот отличался шумом и суетой, и он с нескрываемым удовольствием проводил несколько часов в гостях у друга, отдыхая от несмолкающего гомона центральных улиц.
Эрно Стивенс служил начальником Департамента управления делами Префекта, очень неплохо справляясь со своими обязанностями. Может быть, это обстоятельство, а может, то, что Префект, сидевший в своем кресле уже десять циклов4, стал излишне «самостоятельным» при принятии решений, Эрно прочили в ближайшем будущем этот пост, чему он не особенно был рад, и даже смущался при малейшем намеке на такое назначение в кулуарных разговорах.
– Кому что налить? – поинтересовался Азим, поворачиваясь к стойке с напитками.
Разместившись возле небольшого овального бассейна, переливавшегося всеми цветами спектра благодаря динамичной подсветке, Кай и Эрно переглянулись и почти одновременно попросили коктейль из афлита5 и монна6.
– Какое единодушие, – весело отреагировал Азим, – а где наши девчата? – спохватился он.
– Мы тут! – раздался голос Греты, – Вы уже нагулялись? – театрально надув губки, спросила она.
В комнату вошли две стройные загорелые девушки в легких платьях, и расселись в плетеные кресла, стоявшие по обе стороны от прозрачного магнитного столика, зависшего в полуметре над полом.
Грета – темноволосая общительная девушка с голубыми глазами встречалась с Азимом уже два подцикла, и как понял Эрно, они собирались скрепить свои отношения браком.
Магда, с которой Эрно познакомился только сегодня, показалась ему менее раскрепощенной, но, тем не менее, умеющей поддержать разговор и быть в меру остроумной. Они начали встречаться с Каем недавно, чем, вероятно и объяснялась ее осторожность в общении с малознакомыми людьми, а вернее, ИМСами, коим была и она сама, впрочем, как и Грета.
Циклов пятьдесят назад, когда «извлечение» было доступно лишь немногим, счастливые кандидаты сплошь и рядом стремились заполучить красивое спортивное искусственное тело, ориентируясь, видимо, на тот стереотип красоты, что без перерыва транслировался по всем информационным сетям. Высокие накаченные юноши, стройные девушки с ярким макияжем снимались в роликах, фильмах, рекламе, демонстрируя эталон внешности, словно, только она могла гарантировать успех, здоровье и счастливую жизнь.
С развитием технологии «процедура» становилась более доступной, продлить срок пребывания на этом свете могли себе позволить уже и те, кто имел средний достаток. Порой «извлечение» становилось своего рода поощрением особо отличившихся сотрудников крупных компаний и просто граждан, совершивших поступок, достойный всеобщего одобрения.
С удешевлением процесса «переселения» в новое тело появилась проблема, о которой сначала молчали, а затем она стала настолько очевидной, что о ней заговорили, наперебой критикуя Правительство СНЗС и авторов программы ИМС. Так вышло, что многие биокомплексы, созданные по заказу клиентов, оказались через чур похожи друг на друга, что повлекло затруднения в идентификации ИМСов и усложнило жизнь им самим. Мало кто бы захотел, чтобы в соседнем доме жил еще один такой же парень или девушка, пусть даже и с идеальными формами.
Поначалу Департамент по делам ИМС запретил изготовление искусственных тел с заранее оговоренной внешностью, предписав лабораториям и институтам копировать облик самого клиента до «процедуры». Однако эта мера вызвала бурю негодования среди желающих исправить те или иные телесные дефекты, доставшиеся им от Бога.
Тогда запретили демонстрацию идеальных фигуристых тел, и телекоммуникационные сети взялись внедрять в сознание масс идею о том, что любая внешность по своему уникальна и прекрасна, тем самым создавая противовес убежденности большинства в собственной неполноценности.
Через десять – пятнадцать циклов страсти улеглись, но запрет на производство клонов остался. Между тем, большинство людей теперь предпочитало биокомплексы с копированием прежнего облика,