Гримстер ощутил прилив азарта. Такая работа ему по душе.
Утром он поднялся в половине пятого и вышел в громадный холл, где сонный дежурный у телефона, сдерживая зевоту, пожелал ему доброго утра. Гримстер проехал по аллее и дальше по проселку до лесистого обрыва над рекой. Он влез в резиновые сапоги и взял удочку – маленькую ручейную удочку, которая согнется до предела, попадись на крючок большой лосось. Из нескольких мух, принесенных в бумажнике, он выбрал «мартовскую коричневую», которую связал сам – из перьев куропатки, с серебряными прожилками. Гримстер спустился по крутому склону до камней на берегу неглубокого места, где перешел вброд на другой берег. Туман тянулся над дальними полями одеялом высотой по пояс. Гримстер часто рыбачил здесь и знал водоем при любой воде. Рассчитывая разве что на форель, он двинулся по Скальному пруду от узкого горлышка по течению. Удилище в руке, нежный завиток лески вызвали воспоминания, как всегда после долгого перерыва; воспоминания об Ирландии и Блэкуотере, куда мать возила его раз в год на летние каникулы, гостиница в городе Фермой и рыбалка – с утра до вечера, с подручным, – за все платил, как вскоре стало понятно, его безымянный отец, желавший воспитать мальчика всесторонне, но опасавшийся или стыдившийся, вследствие своего высокого положения и наличия семьи, делать это открыто…
Гримстер почувствовал быстрый рывок, вода моментально вскипела – и контакт с рыбой пропал. Цапля, шагающая против течения, заметила Гримстера и свернула к дальним высоким пихтам на другом берегу. Два или три раза сюда приезжал и Гаррисон. Он лучше рыбачил, лучше стрелял и лучше ездил верхом, и – как и во всем – был беспощаден, оставляя законопослушание тем, кто достаточно туп, чтобы соблюдать закон. В рыбалке Гаррисон не признавал запретных сезонов: ловил на спиннинг, на креветку, на червя, бил острогой, ловил внахлыст – все, что в голову взбредет.
Посредине пруда