Гости все прибывали и прибывали, вскоре в зале стало тесно, а я всерьез испугалась, что пропущу Лионель. Но вот появилась и она (я чуть не слетела с балкончика, стараясь разглядеть и полностью позабыв об осторожности). Эльфийка и в самом деле преобразилась. Ту Лионель, которую я увидела своим мысленным взором, увидели сейчас все.
Волосы ее блестели, как золотая река, а лицо казалось необыкновенно нежным, но вовсе не бледным. Зеленые камни придали зеленоватый отблеск прозрачным глазам, красные и желтые камни подарили коже сияние.
Но больше всего меня порадовала улыбка новой Лионели – счастливая, горделиво-стыдливая. «Смотрите, – говорила она теперь, – смотрите и любуйтесь. Пусть я не буду блистать, но я сияю».
Появление ее произвело впечатление на многих гостей. Я видела, что к девушке подходили дамы и не стесняясь разглядывали сетку, трогали камни, заставляя эльфийку поворачивать голову. Когда заиграла музыка, Лионель была приглашена на танец одной из первых. Я сидела на балконе, глядя на все это сверху, и чувствовала себя настоящим демиургом, творцом судеб. В тот момент я была такой счастливой, словно сама кружилась в танце на мозаичном полу, улыбаясь кавалеру.
Но после третьего танца победно прозвучали фанфары и появились дочери графини – леди Белладонна и леди Розалинда.
Нет, бедняжке Лионели не стоило даже думать, чтобы сравниться с ними.
Сейчас я видела их совсем близко, и впитывала их красоту, как губка воду.
Какие совершенные черты, какая бесподобная грация! Как милосердна и в то же время жестока природа, способная создавать такое совершенство!
Я умирала от восхищения и даже не чувствовала зависти, потому что невозможно завидовать, скажем, луне или солнцу. А красота сестер была именно такой – красотой стихии, но никак не красотой живых существ.
Пусть будет благословенна госпожа Дафна, предоставившая мне возможность посмотреть на все это.
Фанфары пропели снова, и гости поспешно разошлись, оставляя середину зала свободной. Наверное, приехали те самые важные гости, о которых говорила госпожа камеристка.
Распорядитель, державший в руке посох с бубенчиками, вышел на середину зала, трижды встряхнул посох, и провозгласил, растягивая слова:
– Его высочество принц Дагобер!
Эльфы склонились в поклоне, а его высочество вошел в зал, выступая в сопровождении слуг в златотканых камзолах.
Я узнала слуг раньше, чем самого принца, потому что теперь на нем не было заплатанных штанов и поношенного плаща. Камзол его был сшит из золотистой парчи, а плащ был коротким, из алого шелка, горящего, как пламя.
Но ярче, чем парча и вышивка на одеждах слуг, золотились волосы принца. Теперь капюшон не скрывал их, и можно было любоваться этим великолепием беспрепятственно. И даже имя ему подходило, как парчовый наряд. Дагобер – сияющий, как день.
Принц. Наследник. Почти король.
Прежние король и королева безвременно почили лет пятнадцать назад,