– Зато сейчас князь увидел, что его разумная мать была права, – вывел Арви.
– Ничего он не увидел, – покачала головой Умила. – Он уже забыл, о чем я предупреждала его тогда.
– В юности наш князь был куда более влюбчив…– заметил Арви. – Но теперь им руководит здравый смысл!
– Откель ты знаешь, что у него на уме?! – сердилась княгиня-мать. – Теперь инда я не знаю, о чем думает мой собственный сын! А Вольна…Да, она уже не так опасна, но именно с нее все началось. Именно с нее повелось пустотное отношение ко мне! Когда мать можно ни во что не ставить! – вспыхнула Умила. – Я недаром хотела уберечь его от сильных чувств. Не нужно ему такой привязанности! Он должен легко относиться к любви, не становясь ее рабом.
– Легко – то есть никого не любя? – Арви подумал сейчас о самом себе. Слепым рабом любви стал он сам, пленившись Росой, которая разочаровала его так сильно, как ни одна другая женщина до нее.
– Ну, по крайней мере, не любя сильнее матери! – Умила не понимала разницу между любовью к женщине и к матери. Она пыталась сравнить несравнимое. – А Дива? Что за волшебство! Избалованная дочка Гостомысла вдруг сделалась владычицей помыслов моего сына! Разве для нее я растила его?! Я старалась не для этой гадюки! – сплюнула Умила в ярости.
– Княгиня, сегодня новгородская княжна отправится вслед за Вольной, то есть в забвение, – пообещал Арви, глядя на поднимающееся на горизонте солнце.
****
Полдень оказался теплым и солнечным. Если бы не пожелтевшая листва, покрывшая ярким ковром остывшую землю, то можно было бы решить, что теперь весна, а не осень. Васса прогуливалась по княжескому дворищу – она никогда не упускала случая приехать сюда вместе с мужем, поскольку дома сидеть ей было скучно. И даже материнство не поменяло этого, а скорее, наоборот, усилило ее желание вырваться на просторы.
Зевнув, Васса поплелась к колодцу. Хотелось пить. Набрав ведерко воды, боярыня зачерпнула ладошкой ледяную жидкость и отпила, чуть облив себя. Пока она отряхивалась, к колодцу кто-то пожаловал. Васса подняла взор. Перед ней стоял красивый статный богатырь. Правда, помятый и утомленный будто, хотя было лишь утро. Потирая заспанный глаз, он подошел к ведерку, которое Васса приготовила для себя, и стал бесцеремонно умываться, обрызгав попутно боярыню. После уселся на лавку возле колодца, щурясь на обманчиво ласковом солнце. Казалось, богатырю даже говорить трудно. Васса заметила, что кисть левой руки у него перевязана.
– Набери еще ведерко, – приказал богатырь. – Жажда у меня сегодня…
Будь на его месте кто-нибудь другой, Васса, вероятно, обратила бы его внимание на то, что она здесь не прислужница. Видно, сей муж вчера изрядно перебрал, раз сегодня он не только себя скверно чувствует, но к тому же и не может отличить, что перед ним уважаемая персона. А это легко определяется по убору: на Вассе много различных одежд из дорогих