Мне вспомнились карикатуры на тот день, которые издавал граф де Фротте, изображая корсиканца обессилевшим, повисшим на руках своих гренадеров. Бедняга Фротте, как он поплатился за свое остроумие! Но я не стала говорить этого вслух.
Талейран скользнул по мне внимательным взглядом:
–– Раз вы слышали об этом, мадам, то… То как вы думаете, что ждало бы любого, кто тогда прямо в зале, в окружении бешеных республиканцев, посмел бы объявить, что Франции нужна монархия? Сколько прожил бы этот смельчак, по-вашему?
–– Монархия? – переспросила я, не веря своим ушам. – От вас ли я слышу это, гражданин министр Республики?
Он усмехнулся уголками губ.
–– А вы сомневаетесь, что я за монархию? Моя мать до сих пор живет в Гамбурге, ненавидя Республику, мой дядя архиепископ Реймский состоит при особе Людовика XVIII в Митаве… Что же тут удивительного? Род Перигоров возвысился при королях и благодаря королям. Хотя, как говаривал Людовик ХVI, Бурбонам по сравнению с Перигорами просто больше повезло4.
Как ни ошеломительно было это признание в монархизме, я могла бы сказать, что подозревала в Талейране нечто эдакое. Уж кому, как не человеку с его именем, быть сторонником короля? Кроме того, я знала, что Морис любит Францию и далеко не прочь служить ее процветанию. Даже менее острый, чем у него, ум давно смекнул бы, что Республика вела страну куда угодно, только не в сторону благоденствия. Несложно было сделать вывод, что Францию может спасти лишь монарх.
–– Конечно, – сказала я, – заявить о восстановлении трона вслух было бы опасно. Это значит… что вы занимаетесь этим… тайно?
Министр поднялся, прихрамывая, прошелся по гостиной. Потом довольно резко повернулся ко мне:
–– Вы сделали верный вывод, мадам. Однако обратите внимание: я говорю о восстановлении монархии, а не о восстановлении трона.
Видя, что я окончательно сбита с толку, он принялся растолковывать мне свою доктрину. Франция нуждается в оздоровлении, которое невозможно без твердой руки, иначе говоря – монархии. Монархия эта может быть избирательной на срок, избирательной пожизненной или наследственной.
–– Но как же можно достичь этой третьей формы? Я много думал об этом, мадам, и понял, что без прохождения двух других – совершенно невозможно.
–– Почему, Морис? Есть на свете Людовик ХVIII…
Он прервал меня:
–– Этот человек может получить трон только в одном случае: если придет во Францию во главе чужестранных сил. Я этого не хочу. Да это и невозможно… Силой ничего не достичь, вы же видите это на примере той бесплодной войны, которую ведет ваш супруг. Если бы был жив несчастный брат Людовика XVIII, – да, тогда все было бы иначе. Но убийство этого государя поставило крест на подобных надеждах.
–– Так это значит, – проговорила я растерянно, – что крест поставлен