Подобный культурный контекст оказал влияние и на ментальные установки в целом. К концу ХХ в. интеллектуальный мир стал рефлексивнее и толерантнее: дурным тоном сделалось пребывать в убеждении, что исключительно наша точка зрения верна, а незыблемость личности – признак ее душевного здоровья. В психологии возникли теории множественной личности, а в методологию проникли идеи либерализма и «системного плюрализма». Пришло понимание того, что любая теория спекулятивна (особенно четко эту методологическую проблему высветил постпозитивизм), поскольку имеет в своей основе интуиции и внелогические предпочтения. Настало время для толерантности, для осознания взаимодополнительности разных познавательных «логик» – «божественной» (где 1=3), «восточной» (где результат зависит от контекста), «научной» (2х2=4), для презумпции ума (М.К. Мамардашвили).
Подобного рода культурные и ментальные предпосылки побуждают задуматься о методологических ориентирах развития психологии в этой новой реальности. Какая методология адекватна современности и способна решить встающие перед культурно‐психологическим исследованием задачи? На наш взгляд, это методология постмодернистской, постнеклассической, сетевой парадигмы (название которой еще не устоялось, но общим ее признаком является установка на коммуникативность и «связь всего со всем»).
Изначальный смысл постмодернизма (по крайней мере, в концепции Ж. Деррида) заключался в критике европейского рационализма. Разработанный им методологический прием деконструкции служил цели читать тексты критически. Деконструкция была направлена против любого вида «центризмов», объединенных Ж. Деррида под термином «логоцентризм» (Hepburn, 1999)8.
Возникновение постмодернизма связывают также с развитием «новейших средств массовой коммуникации». Постмодернизм стал опытом духовного сопротивления тоталитаризму, диктату