– И это сделать даже проще, чем мы думали. Третий день подряд тиран не покидает своего жалкого дворца и даже не встает с постели. Он страдает от болей в сердце, он мучается камнями в почках и мочевом пузыре… Убить его теперь легче, чем расправиться с цыпленком. И в этом нам поможет наш друг, Берингар. Начальник дворцовой стражи, который перешел на нашу сторону. Берингар, где ты? Выйди, чтобы я мог увидеть тебя, – сказал Юл, ища глазами германца.
Рослый широкоплечий мужчина вышел вперед, а вместе с ним выступил некто, облаченный в плащ с капюшоном, который скрывал его лицо.
– Я вижу, сегодня ты пришел не один. Кто твой приятель, Берингар? – улыбался Юл Антоний, но он изменился в лице, как только капюшон откинулся назад, а на пол упал рыжеволосый парик. Заговорщик мертвецки побледнел, задрожал и вмиг лишился прежней спеси, а Юлия, вскрикнув, лишилась чувств, рухнув на пол…
Перед Юлом стоял тот самый человек, которого он только что честил «жалким Фурийцем» и клялся прикончить. Да. Это был Август. Правда, исхудалый и обросший бородой, но от этого он не переставал быть всесильным владыкой мира. Что тут сделалось! Поднялась паника. Все повскакали со своих мест и бросились к выходу, но едва прозвучал гневный голос императора: «Назад!» – как они покорно вернулись и, словно древесные обезьянки перед удавом, замерли в ожидании решения своей участи. Август не сводил испепеляющего взгляда с Юла Антония:
– Ты называл меня Фурийцем. Но это мое детское прозвище. С чего вдруг мне обижаться на него? Ты называл меня тираном. Но и это я тебе прощаю, Юл. Брут и Кассий так моего отца называли, а он был поистине великий человек! Ты хвастался, что легко прикончишь меня. Так, давай. Начинай. Вот он я. Здесь, стою перед тобой.
Юл Антоний внезапно залился горючими слезами и, пав на колени, вскричал:
– Мой бог. Мой Кесарь. Мой благодетель. Прости меня…
– А, – ухмыльнулся Август, – значит, вспомнил о том, что ты мне обязан своей никчемной жизнью! Мне и бедной сестре моей, которая, хвала богам, не познала горьких плодов своей добродетели…
– Прости меня. Прости меня, – повторял Юл Антоний, который в этот момент выглядел таким жалким и ничтожным, что на него было противно смотреть. Август состроил презрительную гримасу на своем лице и повернулся к притихшему залу:
– А вы, сенаторы, всадники… Те, которые клялись мне в верности. Те, которые называли меня Отцом Отечества! Как же вы решились пойти за этим ничтожеством? Нет. Вы не меня предали, вы Рим предали! Я бы вас простил, но что скажет на это римский народ? Люди вас растерзают…
Оратор чересчур увлекся своей речью и не видел, что происходит позади, а Юл, тем временем, поднялся с колен и, выхватив спрятанный за пазухой кинжал, занес руку, чтобы воткнуть его в спину своего врага…
Август обернулся только тогда, когда услышал грохот падения. Мертвое тело Юла лежало посреди зала, а Берингар вытирал о его белую тогу свой окровавленный кинжал…