Проснулся он от грохота за окном. Начиналась гроза. Старик сделал себе чай и пошел в кабинет, чтобы продолжить писать десятую главу монографии «Бытие, которого нет». Но что-то не давало ему покоя, мысли его блуждали по квартире. И вдруг он вспомнил про кожаный чемодан, который он никогда не открывал. Чемодан просто появился, как мысленный слайд, и завис.
Нихтер решился. Он тяжело поднялся со стула и дошел до кладовки. Чемодан десятки лет пролежал в самом углу. Он засох и скукожился, словно старый забытый сухарь. Все, что осталось от бабушки. Прикосновение к чемодану обдавало холодком. Скованные артритом руки распечатывали его секреты. Внутри на клетчатой потертой подкладке лежало незнакомое платье в горох, пара старомодных туфель с невысокими каблуками, шкатулка с серебряными серьгами, кулоном и тремя старыми монетами. В кармашке сбоку хранился небольшой сверток. Неторопливо Нихтер достал его и долго разворачивал бумагу. Наконец с изумлением он увидел внутри черно-белую фотографию, с которой на него смотрели они. Молодые родители. Он и не знал, что у него глаза, как у отца, а улыбка, как у матери. На обороте почти выцвели, но все же угадывались их имена и даты жизни. Ему было двадцать шесть, ей двадцать один. Расстреляны такого-то числа. Одна дата смерти, написанная бабушкиной рукой. Он прочел их (а значит и его) настоящую фамилию, которую нельзя произносить. Как так вышло, что они остались молодыми, а он уже так стар? Их просто стерли, как карандашную надпись ластиком с бумаги. Нихтер смотрел на фото, жадно впитывая изображения, словно долго пролежавшая на берегу рыба воду.
На самом дне чемодана, в самом уголке, лежал притаившийся солдатик с ружьем. Нихтер взял его в руки и содрогнулся, поняв, что в ружье этом, должно быть, не хватает двух патронов.
Голова закружилась. Мир был проявлен. Нихтер так и сидел много часов с фотографией в руках перед чемоданом, нарушившим оболочку пустоты. И просто дышал. Через открытые окна в квартиру ворвался свежий воздух, какой бывает только после грозы.
Внезапно он вздрогнул от пронзительного звука. Звонили в дверной звонок, которого никогда раньше не было. Нихтер открыл дверь, там стоял почтальон с отверткой в руках.
– Я тут подумал, – сказал он. – Хорошо ведь, когда звонок есть. Может, и письма когда-то будут.
Нихтер улыбнулся своей мягкой улыбкой. И вдруг немного неловко спросил:
– Хотите чаю?
Ариэль
Однажды, когда она