– Никак наш милый, девственно чистый мальчик влюбился. Как же это трогательно. Интересно, что сделает твой папенька?!
– Боюсь, ты этого не узнаешь!
– Ой, как грозно! Не спеши, мальчишка, не смеши небеса. Кто ты, а кто я!
– Ты – Мара! Всего лишь фантом больных снов.
– Бррр! Как сказано. – Мара была настолько близко, что Герман слышал ее дыхание. Жар, вырывающийся при каждом звуке ее голоса, был похож на температуру мартеновской печи. И парень завис на месте, боясь, что его крылья вспыхнут. Мара приняла это, как послушание: – То-то! Старших надо уважать. А то вздумал тут, сражаться. – ее пыл немного поутих. То ли она поостыла в своей жажде, а возможно и решительность парня ее охладила. Как бы там ни было, но она, приобретя более спокойные оттенки своего сияния, не приближаясь к Герману, заговорила ровным голосом: – Влюбился! Ну что же, это прекрасно. По мне, так все должны пережить эту болезнь. Между прочим, ЛЮБОВЬ бывает опасней некоторых ядов. Ты напьешься ею, а вот за девочку я и гроша ломанного не дам. Ей-то, смертной голубке, не баюканной твоими Пари, и капли достаточно, чтобы покинуть этот бренный Мир, так и не примерив жизнь на себя.
– Что ты такое говоришь?! Причем тут яд? О каком забвении ты тут мне вещаешь?
– Ах ты, глупыш! Сразу видно – упорная работа застилает глаза. Да ты оглянись, посмотри вокруг. Потом встретимся.
– Стой!
– А я и не тороплюсь. Просто даю тебе время. Свое я взять всегда успею.
– Ты не тронешь ее.
– Не трону. Она сама отдаст мне все самое дорогое, что у нее есть.
– Я буду бороться за ее душу! И, клянусь честью деда, я умерю твою активность. Разгулялась ты, Мара, на этом свете, не пора ли тебе… на пенсию.
– Грозный, решительный, дерзкий. А ты мне нравишься больше, чем Таштриат. Правда, правда. Знаешь, а я сделаю тебе подарок. Даю тебе семь дней. Да, семь дней и семь ночей. Познай этот мир, широко открытыми глазами. Пойми душу людскую и признай то, чего они хотят больше всего на свете.
– Всего лишь. – усмехнулся Герман. – И ты думаешь, мне на это нужна седмица?
– Торопыга. Необходима! И прежде всего именно тебе. А теперь последнее – главное. Дай девчонке право выбора. Не причаровывай поцелуями, не завораживай словами. Полюбит сама по себе – оставлю девочку в покое. Ты тоже должен получать подарки.
– Не заговаривайся! Влада – Человек! А не игрушка.
– Человек. – Мара сделала вокруг него кружочек. На ее лице была задумчивость. Герман не торопил. Он изучал ее, присматривался. Знал о ней многое, но вот чтобы так столкнуться близко, да еще беседы вести, пожалуй, даже дед не похвастается. Их, с Марой, жизни и дела не соприкасались. Да, протекали параллельно. Частенько семья Германа избавляла чью-то душу от Пари, заранее зная, что Мара уже кружит