Она даже села и руками перед собой помахала. Я непонимающе её оглядела.
Однако проблему это не решило, потому что она только села ровнее, но так и не развеяла моё непонимание. Я же догадалась: раньше моей реакцией был бы гнев, и если, в отличие от папы, рукоприкладством я не занималась, то могла устроить ей кучу запретов или даже запереть на несколько недель в её шатре.
Я была ужасным ребёнком.
– Я знаю, – вышло немного грубее, чем я планировала, но старая Алесса так бы и поступила, – ты теперь переезжаешь ко мне.
Я набрала в руку шампунь, а после опомнилась и смыла его, чтобы сперва нырнуть с головой, а после повторить первое.
– Я кхм… тебе нужна моя помощь? – заботливо спросила она.
Но отстранённо и достаточно безэмоционально. Не так, как воспитывала она меня на Фобосе. Здесь у неё было много запретов в отношении меня. От простых, вроде – нельзя прикасаться без разрешения, до: в чьём-нибудь присутствии первой садиться должна всегда я.
Я покачала головой. Это было не так сложно, как борьба с сандалиями.
– Твой папа… – она замялась, – дал разрешение? Он может наругать меня за мой переезд.
Мой кивок и её радостная улыбка.
– Ты стала мягче, солнышко, – заметила она, – раньше ты не любила, когда я ночую с тобой.
Я пожала плечами и сказала то, что хотела сказать давно:
– Я больше так не буду, – прямой открытый взгляд, – и ты можешь вести себя так, как в Надежде.
Она даже вздрогнула от такого.
– Ты… ты сказала, что ничего не помнишь…
– Я ничего и не помню, – я вновь нырнула, смывая шампунь с волос.
Её взгляд следил за мной ещё с минуту, очевидно говоря об тщательном обдумывании ею моих слов.
– Не переживай, мама, – я слышала из своих уст тон отца, – скоро всё станет лучше.
Она на секунду зажмурила глаза, после распахнула их и мрачно вгляделась в моё непосредственное от предвосхищения лицо. Ехидное и довольное.
– Ты меня пугаешь, солнышко, – прошептала она, – но я тоже чувствую волнение, милая. Будто что-то плохое рядом. Но… папа обязательно нас защитит. Он не оставит нас.
Я не могла понять её слов сейчас – она, помимо того, что говорила со мной не так, как делала это обычно, ещё и всеми силами выставляла отца хорошим. На Деймосе я такого стремления не замечала.
– Он сделал тебе больно? – прямо спросила я.
– Кто, милая? – недоумевающий вопрос.
Я дохлюпала ногами до душистого травяного мыла на подносе. И не стала возвращаться, посчитав, что мне хватит места и у самого спуска. Теперь не нужно было промывать длинные волосы. И ещё я была рада тому, что в свои года умела мыться самостоятельно.
– Папа, – мне уже надоело дробить свои слова на миллион частей, потому в душе и поднималась злость.
Женщина нахмурилась.
– Почему ты спрашиваешь это, Лесси? – не сдавалась она.
Её палец прочертил знак на полу. Руну спокойствия. Это было забавно, учитывая то, что я её значения знать не должна.
– Потому