Новак почувствовал, как в наступившей тишине тревожно колотится его сердце. Хрипунов с ужасом вжался в стул, таращясь на рыбака. За время рассказа его нос заметно вытянулся и раздулся, превратившись в длинную бородавчатую картофелину. Брови стали гуще, из ноздрей полезли слипшиеся волосы, а в глазах поселилась влажная сизая дымка. Голос рыбака тоже изменился:
– Так что теперь вы знаете его тайну, – проскрежетал он. – К счастью, у Хролфра есть друзья. Не все тролли умерли. Некоторые превратились в людей, так что и не отличишь… человек перед тобой или тролль.
Хрип вскочил со стула, дёрнув Новака за рукав, но тот сидел ни жив ни мёртв. У двери за ними разрасталась огромная двуглавая тень могучего лофотенского тролля – это он был двумя другими рыбаками. Теперь он стоял рядом с выходом, делая побег невозможным.
– Я хочу загадать вам загадку, – булькая смрадным дыханием, прохрипел бородач, уже окончательно утративший человеческий облик. – Отгадаете – отпустим. Не отгадаете – съедим.
Хрипунов рухнул на пол, Новак закрыл глаза и, опустив голову, подумал: «И где сейчас, чёрт возьми, этот грёбаный смартфон?»
Рисовые горшочки (Гонконг)
Англичанина зовут Хэнк. Правда, теперь уже не зовут, а звали. Так что, напишу-ка я, что англичанина звали Хэнк, и эта история случилась с ним в Гонконге. Да, в том самом Гонконге, который одновременно и остров, и страна, и крепость, и город. А еще два коротких слова – Хон Кон – как вдох и выдох, когда вроде слышится что-то – то ли топот копыт под шелест стальных доспехов, то ли прощание стрелы с тетивой, а может и стук ползущего по Хэнесси-роуд двухэтажного трамвайчика, старого и до трясучки медленного.
Гонконг – это два мира в одном – Европа и Азия, Англия и Китай. Новый порядок и старая мудрость. Две философии, словно две разноцветные жидкости смешиваются в Гонконге, как вода и масло в плывущей по морю запечатанной бутылке. Суета и порядок живут в Гонконге на равных. Где-то больше одного, где-то другого. Порядок обосновался на острове Гонконг, а суета – на земле через пролив, что ближе к Китаю. После Второй опиумной войны этот кусочек поднебесной достался англичанам и теперь называется Коулун. Так он на девяносто девять лет попал под тень британского Юнион Джека, и выглянул из неё лишь однажды, во время Второй мировой войны – поклонился японцам и был заново накрыт трёхцветной тенью британской короны. Так что, англичанин, которого звали Хэнк, явился сюда уже не как полноправный гражданин могучей британской метрополии,