Было уже очень холодно, искать же обувь на хуторе никто не решился. Поэтому, спустя сутки добравшись до передовых частей РККА, дед уже изрядно поморозил пальцы ног в обрывках рукавов. Сначала их маленькую группу долго выспрашивал какой-то комиссар, но еще были не те времена, когда после плена либо расстреливали, либо надолго лишали возможности переписки. Короче, подлечив свои ноги, дед получил направление обратно в родную Олонецкую губернию. Гражданская война захлебнулась кровью и шла постепенно к своему концу.
Мой дед Василий вернулся в родные места, где и стал жить-поживать, будучи неграмотным, работая бригадиром на лесосплаве. Разок, в тридцать пятом, забирали его в НКВД, но за его кресты под протоколами, изгнали домой, жестоко перед этим избив. «Это не государство меня било, – потом говорил дед, вспоминая те далекие дни, – это нелюди в погонах выплескивали свою злобу на нормальных людей, завидуя и беснуясь от этого!» Спустя семьдесят два года точно такие же слова повторил и я, успокаивая свою жену, вернувшись домой после знакомства с казенным домом.
И жить бы дальше в трудах и заботах, растить детей, да случилась война. Финская кампания обошлась без участия деда, но вот Отечественная – уже никак.
Сорок первый год был первым и последним годом, когда дед сжимал в руках приклад оружия, винтовки Мосина 1898 года выпуска.
Залегли они на рубеже обороны против наступающих финских войск, получив приказ не открывать огонь. Финны шли спокойно, не пригибаясь, чем заставляли очень нервничать наших бойцов. Приказа стрелять все не поступало, молодежь начала постепенно отползать назад. Это уже не война получалась, а учения какие-то. Очень захотелось выстрелить по «неприятелю», вот дед и пальнул разок. За что неминуемо получил по уху рукоятью пистолета от прибежавшего командира (или вездесущего комиссара). Тот с дикими глазами кричал что-то о нарушении приказа, нешуточно намереваясь выстрелить в паникера. Но тут невдалеке еще у одного бойца не выдержали нервы, поэтому, бросив моего деда, сжимающего окровавленное ухо одной рукой, комиссар (или командир) заспешил к этому нарушителю и со спокойной совестью пристрелил его. Может быть, он намеревался вернуться, дабы наказать и моего деда, но тут в окопах случились финны, которые преспокойно начали разоружать наших, пребывающих в состоянии шока, солдат.
Короче, приключился плен. Предательство высшего командного состава повлекло за собой лагерь для военнопленных аж до сорок четвертого года. Сиделось в лагере тяжело, голодно. Потом начали выводить