Мирко поспешил уйти, не поднимая глаз от пола. Она не знала, что он уже несколько дней прогуливает школу. Учительница думала, у него тетя заболела. Мирко уже много лет не видел своей тети. И раньше никогда не лгал.
Девятая заповедь[2].
От одной этой мысли у него болел живот. Но ведь тетя и правда могла заболеть? А тогда это уже не совсем ложь.
Утро за утром он пробирался в кустарник и смотрел, как луч света освещает колокол на углу хлева. И скамейку, на которой раньше сидела Даника. Больше она туда ни разу не приходила, но он все равно ждал.
Карл всегда выходил первым. Как правило, голый, с растрепанными отросшими темными волосами. Он обычно шел в туалет, сидел там с открытой дверью и смотрел на горы. Иногда стоял и писал прямо на траву, насвистывая что-то солнцу. Тело Карла производило впечатление: у него все казалось больше, длиннее, темнее и шире, чем у других мужчин. Впрочем, было одно исключение, заметил Мирко. Кое-что уже у Мирко выросло чуть больше, чем у Карла. Поэтому, наблюдая, как Карл писает, он вместе с беспомощностью ощущал тайную радость.
Чуть позже выходила Даника. Всегда босая, в белой ночной сорочке. Даже издалека Мирко мог разглядеть, как грудь проступает сквозь ткань. Она тоже не закрывала дверь, сидя в уборной. Она – картина в раме, думалось ему. Немного напоминала ту, что висит у них в гостиной. Только без младенца Иисуса.
Наконец выходила вдова в своем черно-сером одеянии. Мирко гадал, уж не спит ли она в нем же. По-видимому, она срослась со своим горем, стала такой же черно-серой и под одеждой. Даника рассказывала Мирко, что ее мама уже полностью оглохла. У нее все не очень хорошо, сказала она. Мирко должен был снисходительно отнестись к старушке, если та казалась слишком строгой.
Мирко отнесся по-доброму. Он готов был выполнить любую просьбу Даники. С Карлом было тяжелее. Когда Карл помогал ему с тяжелой работой, он раздавал приказы, и Мирко не имел ни малейшего желания повиноваться. Он не против был сделать то, что ему велели. Но он не хотел делать это по приказу Карла. И все равно делал, потому что в конце концов это тоже было ради Даники.
Одним ранним утром, еще до того, как Карл появился, Мирко послышался крик Даники. Он толком не расслышал, звук был сдавленный. Но все же это был крик. Не испуганный, скорее умоляющий, и голос был похож на ее. Последующие минуты тянулись как часы, сердце Мирко колотилось так, что он едва мог вздохнуть. Он хотел пошевелиться, но не мог. Просто лежал под миртом и гранатом и не осмеливался ничего предпринять.
Потом вышел Карл, пописал и зашел обратно в дом. Чуть позже вышла она. В своей белой ночной сорочке. Босая. Она напевала.
Наверное, то был крик хищной птицы, решил Мирко. С Даникой явно ничего не случилось. В каком-то смысле было бы лучше, если бы Карл причинил ей боль, в приступе слабости подумалось ему. Тогда у него был бы повод возненавидеть этого мужчину. Потом он стыдился таких ужасных мыслей.
Десятая заповедь[3].
Он знал, что все это неправильно.