– Пожалуйста, – сказал шофер своим характерным скрипучим голосом. – Он живет вот здесь. Кстати, вам, кажется, скучно не будет: там какой-то шум. Наверно, опять у Семеныча денег просят, – добавил он на прощание, глядя, как Осип выгружает свой и Настин багаж. – Если что, то я живу на соседней улице, такой дом с желтым забором. Возле старой часовни.
И уехал.
– Мерзавец! Ска-а-атина!! А-а-а… бива-ют!!
Вопли летели из глубины сада один за другим.
– Уу-у-у!!
– Тэк-с, – поежившись, произнес Иван Саныч, – мы, кажется, из огня да в полымя. От одной драки уехали, к другой приехали.
– Но орут-от, кажись, по-нашенски, – бодро выговорил Осип.
– Вот это мне и не нравится!
– Вот что, – сказал Моржов, снимая очки и убирая их во внутренний карман пиджака, – ты, Настюха, покеда посиди на чумоданах, а мы с Санычем, то бишь ентой… Жабой Николавной наведаем родственничка. А то хто-то орет, как будто его, как хряка, режут. Ну-ка, Саныч!
Иван Александрович боязливо поежился, но, поймав на себе насмешливый взгляд Насти, присевшей на чемодан Моржова, выругался про себя и последовал за Осипом, чья широкая спина уже мелькала меж зеленых парижских насаждений.
Глазам гостей из России предстала следующая сцена, которую по всем характеристикам следует отнести к числу батальных.
На капоте машины лицом вниз лежал взлохмаченный мужчина, его держал за шею и за руки, заведенные за спину, волосатый здоровяк с раскормленной мордой повара-дзюдоиста и замысловатой татуировкой на руке, – а мускулистый негр с растрепанными дредлоками методично колотил бейсбольной битой по заднице незавидно загнутого к машине господина, что-то непрестанно бормоча на диком наречии, которое Осип, при всей его нелюбви к французскому языку, таковым все-таки признать не мог.
Негр, по всей видимости, бил не со всей силы, а скорее профилактически, играючи, но лохматый мужик верещал так, словно к нему применяли изощренную новорусскую пытку утюгом или паяльником. Кстати, тоже часто апробируемую на филейных частях тела.
Чуть в стороне на земле лежал еще один мужик, лысый, в засаленной и протертой на локтях джинсовой куртке, и отчаянно дергался, напоминая червяка на крючке. На его груди покоилась здоровенная ножища в прихотливой туфле с прорезями и кусочками замши по бокам. Нога и туфля принадлежали еще одному амбалу с длинными же волосами, стянутыми на затылке в косичку.
– Хороша страна Хы-ранция!.. – изумленно выдохнул Осип Моржов, прикладывая руку к плохо выбритой щеке. – Ну и пикничок по-парижски, ничаво себе. А, Саныч? – повернулся он к Астахову, прятавшему лицо в подоле своего маскировочного платья.
Трое верзил синхронно обернулись. Бейсбольная бита словно пристыла к заду господина, распятого на капоте авто. Последний завертел головой и проверещал по-французски, но с интонациями русского деревенского вора, которого застали за доением колхозной коровы-передовика:
– Да