Когда же после трехнедельного санатория я вернулся в родные Фили, то застал пустую квартиру, пустой же холодильник, сиротливо распахнутый шкаф и на кухонном столе записку: «Уехала в Ленинград. Когда вернусь, не знаю. Инна…»
Как выяснилось позже, она укатила на все майские праздники в Питер с экспедиционным хахалем. Сей хахаль впоследствии оказался хорошо известным мне доктором по фамилии Гринбойм. Этот Гринбойм валандался по черноморским экспедициям вовсе не потому, что любил древнюю историю, а токмо в поисках дешевого отдыха у Черного моря. По отзывам экспедиционных ветеранов, Гринбойм, несмотря на плюгавую внешность, «петушиную» грудь и плешивую бороденку, не пропускал ни одной слабо прикрытой «бикини» задницы и, по общему признанию, таки пользовался успехом. Экспедиционные мужики, обладавшие завидным ростом, широкими плечами и внушительной мускулатурой, удивлялись столь странному выбору и объясняли успехи Гринбойма капризами женской натуры.
Классику надо было читать! Теодора Амадея Гофмана! Про крошку Цахеса по прозванию Циннобер! Немецкий мистик красочно объяснил, как по странной прихоти Высших сил у колыбели жалкого морального и физического урода появляется добрая фея и наделяет его невидимым «золотым волоском», от коего потом млеют все бабы. Да если бы только бабы!
Но все это я узнал уже потом, после приезда в Израиль, а тогда я ничего не мог понять. Мишка Калашников, мой тогдашний приятель и начальник той злосчастной экспедиции, клялся на голубом глазу, что ничего такого за моей Инной не водилось. Я, конечно, поверил ему. Я поверил, хотя и знал, что в экспедиции ничто не может скрыться, тем более от начальства, ибо территория палаточного лагеря ограничена, стенки палаток проницаемы для звуков, и у любого начальника всегда есть свой «стукач».
Но я поверил, хотя никаких оснований для веры не было. Самое скверное было то, что мы с Инной, как раз до отъезда в экспедицию, подали документы на выезд. Вызов из Израиля уже пришел, документы находились в стадии оформления, но теперь, когда она пропадала неизвестно где и с кем, все это откладывалось.
Помог, как всегда, случай. Однажды, придя домой с очередной еврейско-демократической тусовки, я застал Инну, скрюченную на тахте под двумя одеялами, кашляющую, сопливую и несчастную. Эпидемия сезонного ОРЗ добралась и до нее, и зловредные микробы вмиг прекратили ее бурный роман, ибо сопли, кашель и ломота в суставах не способствуют полетам сексуальной фантазии.
Она была несчастна, плакала и просила прощения. Она уверяла,