И такому человеку японскую иномарку в вину ставить?
По Старой дороге «японка» и после дождя прошла бы запросто, с ее-то всеми ведущими. Но «сузучку» Егоров жалел даже поболе своих ботинок, поэтому на место происшествия отправился в служебном «уазике», который, несмотря на хрипы в моторе, был еще очень и очень. Только зря опасался участковый, полотно уже подсохло, лишь диски колес посекло грязными брызгами.
За поворотом была лужа, за ней другая. Муть, взбитая колесами, еще не осела. Дальше лужи становились больше и глубже, дорога расширялась – лесовозы брали в бок, объезжая промоины, и разбивали полотно, вминали в землю кусты по обочинам. За кустами были деревья, и все больше сосны, они раскидывали ветви, и те почти смыкались над дорогой, создавая пробитый лучами солнца навес – веселый и радостный, как маркиза над летним кафе, совсем не похожий на мрачный шатер елового леса. Под этим пологом по осени и ранней весной застаивался туман, а летом, даже самым знойным, сохранялась приятная, чуть влажная тень. Но это людям приятно, а дорога кисла, во многом потому и стала Старой, в затяжные дожди проезжей лишь для «уралов» и внедорожников поменьше, тех же «витар», «уазиков» и им подобных, которым все нипочем.
Вот и кривая береза, словно стыдящаяся своего уродства и потому отшатнувшаяся от соседки-сосны. Олег свернул в лес.
-–
Сначала лес был прозрачный, приятный ногам и глазу, но вскоре загустел и еще метров через сто стал неотличимым от того, где нашли свой конец залетные. Только уклон меньше. А так все одно: черные сухие ветки лопались под ногами, горбатились еловые корни, вверх по стволам полз мертвенно-серый лишайник, прятал от неба землю изумрудный папоротник, и зря прятал, не было неба над ним.
Олег шел быстро. Еще немного – и речка Черная, но ему за нее не надо, ему к старице. На лодке от старицы до усадьбы двадцать минут.
Деревья стали ниже, света больше, папоротник отступил перед крапивой. Он взял правее. Впереди одна преграда. Противотанковый ров, оплывший, заросший, но по-прежнему глубокий и таящий опасности. Хотя какие там опасности, просто варежку не разевай. Столбы ограждения давно сгнили, а колючая проволока кое-где уцелела. Ржавая и этой ржавчиной скрюченная, она не ушла в землю, а поднялась над нею вместе с выросшими деревьями и кустами. Этой проволоки и следовало остерегаться. Как-то Олег не углядел и раскровянил бедро, потом долго заживало.
Вот и ров. С ходу бегом – вверх, на отвал, потом вниз, где сыро, а в бочажках, выстланных гнилыми листьями, черная вода. И снова вверх.
Когда ров копали, не о том думали, что станет с ним по весне, потекут по нему талые воды к озеру или застоятся. Вот и получилось, что не текли, а собирались и потом до середины лета уходили в землю, да и то не все и не везде. Тогда о другом думали – о немецких танках. Их должен был остановить ров, вырытый местными деревенскими и привезенными из райцентра гражданскими. Или хотя бы направить на дорогу, прикрытую блиндажами.