В один из дней, я тогда училась в третьем классе, отец привёл в наш дом мачеху. Женщина была молодой, около двадцати лет, и красивой. Она, с первого дня, возненавидела меня, и делала всё, чтобы избавиться от падчерицы. Поэтому, когда я отметила своё десятилетие, меня отправили в закрытую английскую школу. Первые два года, я приезжала на летние каникулы. Потом, когда мачеха родила отцу наследника, а через год дочь, меня перестали приглашать в мой родной дом. Конечно, я очень скучала по отцу и своей няне. Но сделать ничего не могла. Я росла настоящей оторвой. Наверно, это был мой протест обществу, и единственному родному человеку, которому я была не нужна! Воспитатели не могли со мной справиться. Я постоянно придумывала всякие шалости, дралась и озорничала, при этом, училась я хорошо. Несколько раз меня пытались отчислить из школы за плохое поведение, но Марк Генрихович Гросс, выделял в фонд этого заведения, кругленькую сумму, и Даниэлла Гросс, продолжала обучение. Окончив школу с хорошими показателями, я поступила в Кембридж. Там и познакомилась с Еленой Велесовой. Мы вместе постигали азы бизнеса, и вместе снимали жильё. Ленка тоже приехала из Москвы, но в отличие от меня, у неё были любящие родители и старший брат, окончивший Кембридж, несколько лет назад. Ленка стала мне как сестра. Получив дипломы магистра, мы вернулись на Родину. Дома я не была двенадцать лет. Москва, за это время, сильно преобразилась. Современный огромный мегаполис, изменился до неузнаваемости. Москва сияла в своём величии, и ей не было равных, среди мировых столиц!
Глава 2
И вот, мой родной дом! Вероятно, уже не мой… С этим местом меня теперь ничего не связывало, после того, как мачеха выгнала няню, и она уехала к сестре на Дальний Восток. Дом изменился. Когда я уезжала, он был двухэтажным, теперь же, передо мной возвышался трехэтажный особняк! Территорию опоясывало высокое металлическое ограждение, а на въезде, дежурила охрана. В коттеджный посёлок, меня привез Ленкин отец. Хотя я и сообщила папе, что приезжаю, он не встретил меня. Достав свой немногочисленный багаж, я попрощалась с Велесовой, и позвонила в добротную металлическую дверь. Из домофона раздался грубый мужской голос:
– Вы к кому?
– Я, дочь Марка Генриховича.
– Что ещё за дочь? Его дочери одиннадцать лет всего! А вас я не знаю!
– Вы издеваетесь? Дома есть кто-нибудь?
– Только хозяйка.
– Пригласи Юлю сюда! Хотя, нет! Я отцу позвоню!
Я достала телефон и набрала номер отца.
– Папа, привет! Я стою возле дома, но меня не пускают!
– Прости, Даниэлла, что не встретил. Утром, забыл предупредить охрану. Сейчас позвоню Игорю.
Стало так обидно! Меня не было двенадцать лет! Не было бы ещё столько же, никто бы и не заметил! Через несколько минут дверь отварили, и выскочил высокий, атлетического телосложения, мужчина, лет тридцати пяти.
– Извините, Даниэлла Марковна. Мне не сообщили о вашем приезде…
Он схватил мои сумки и проводил до коттеджа. Войдя в дом, я, как будто окунулась в чужой мир. Всё здесь было незнакомо. Навстречу мне вышла средних лет женщина, и, представившись домработницей, проводила в комнату для гостей. Да! Мачеха постаралась лишить меня даже собственной комнаты! Я, в общем-то, и не собиралась оставаться здесь надолго. По завещанию мамы, мне принадлежало пятьдесят процентов акций семейного бизнеса, и работать с отцом я не рассчитывала. Открыть свою дизайнерскую студию – мечта всей моей жизни! Цель приезда – получить причитающиеся мне деньги, и заняться осуществлением своей мечты. В Англии, я принимала участие в нескольких проектах. Две мои самостоятельные работы, получили признание в одной из ведущих дизайнерских студий. Клиенты были восхищены свежими идеями, и я получила достойный гонорар и большой опыт!
Я приняла душ, переоделась и спустилась в гостиную. Возле кофейного столика, в кресле сидела жена отца и пила кофе.
– Ну, здравствуй, Даниэлла! Ты сильно изменилась…
– Привет! Это было бы странно, останься я ребёнком, спустя четырнадцать лет!
– Мы рады видеть тебя.
– Да, неужели? Так рады, что даже никого не предупредили о моём приезде?
– Я, смотрю, ты так сильно расстроилась, – ехидно произнесла мачеха.
– Ага, аж плакать