Вот и залезают кагалами. Не знаю, может быть, все дело в количестве негров. Отказывают десяткам тысяч, а просятся миллионы. С Россиянии, пожалуй, уже никто не пытается эмигрировать, разве что разрешение на учебу, или, если звезды так сложились, на работу получить. Тут уж окно в Европу захлопывается. Порой, даже туристические визы не дают. Нам сомалийцев девать некуда, а вы тут еще работать хотите! Россиян не пускают трудиться, либо деньги в магазинах оставлять, а сомалийцев принимают, чтобы они не работали, да еще и деньги им за это давать. Вот, хоть убейте, не понимаю Европу. Как же надо не любить самих себя, чтобы любить какую-то черную гопоту? А ведь и убить могут. Если так происходит, значит, это кому-то нужно.
***
Меня, когда усадили на привинченный к полу стул, некоторое время ничего не спрашивали. И даже не били. Рассматривали, наверно. Вот ведь как интересно получается: мы с этими ментами воспитывались в одинаковых – примерно одинаковых условиях. Но теперь они с точки зрения профессиональных экзекуторов обозревают, какой удар кулаком, или ногой, при минимальной затрате сил нанес максимальный вред? Вся левая половина моего лица превратилась в подушку, от глаза – щелочка, в которую даже свет от лампы попасть не может. Сразу видно, что над этим поработали правши. А надо бы, так сказать, равномерно распределять усилия.
Закончат милиционеры свое дежурство, пойдут домой. А там жена: «Как дежурство, милый?» «Устал, дорогая». Дочка в садик, либо в начальную школу собирается: «Папа, ты что делал на работе?» «Да вот бил и пытал тут одного умника. Руки ему связал и – ногой по морде, кровища в разные стороны». Вряд ли скажет дочке такое, насупится и промолвит, мол, преступников ловил. И сам себе поверит, и спать завалится, и никаких кровавых мальчиков ему не приснится.
А вроде бы в одну школу ходили и одним учителям внимали. Ценности нам одни и те же втолковывали: честность, доброта, порядочность. Любовь и дружба. Но жизнь так повернулась, что не нужен он оказался в этой жизни. Посредственный ученик, пижон и обманщик, а, главное – лодырь, таким тяжело пробиться, так сказать, в люди. Куда идти неудачнику? Странный вопрос. В милицию теперь идут не по велению сердца и комсомольским путевкам. Впрочем, без разницы: кто влился в систему, тот и становится ей. Во все времена и на всех континентах.
Пусть лощеные придурковатые дяденьки в нарочито простонародных одеждах открывают мемориалы «Жертвам сталинских репрессий», а сопутствующие им престарелые брюнетки с крючковатыми носами роняют слезы в носовые платки – этим самым жертвам уже без разницы. Уж минуло столько лет, что в живых никого не осталось. Но каков бы был настоящий мемориал, не каменный и холодный, а живой и реальный, если б насильно не стирали память о