– Торопиться, значить, не надо. Поспешишь – людей насмешишь! Вот курнём и…
Из клиники вышел Хохлов:
– Срочно ехать!
Однако увидав последствия рьяного хозяйствования Ивана Ильича, он мотнул головой, скидывая наваждение, и скорым шагом пошёл прочь со двора.
– Телегу разве могу запрячь, Алексей Фёдорыч! – крикнул вслед Иван Ильич, разводя руками.
В жестах, мимике, взгляде и голосе извозчика были и шутовство, и сострадание, и укоризна, и вина. Этот крепчайший замес был совершенно искренен и чист.
Кравченко решился. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Ни ему, ни маленькой девочке. Если он не примет решительные меры, Соня умрёт.
В сестринскую побитой собакой втащился Белозерский.
– Доброй ночи, Владимир Сергеевич! Как… пациентка?
Ему было чудовищно стыдно, и последнее слово далось с трудом.
– Вы читали работы Ландштейнера?
– Да. Красивая теория.
– Это не теория, Александр Николаевич. Соне плохо. Очень плохо. Она умирает. Надо лить кровь.
– Почему не льёте?
– Хохлов запретил. Потому что это его племянница. А мы переливаем кровь по Филомафитскому-Орловскому.
– Каменный век! – с чрезмерной горечью констатировал Белозерский.
Фельдшер пристально посмотрел на ординатора. Его взгляд говорил: «Хватит упиваться стыдом, ошибками; соображай быстрее!» Но Александр Николаевич никак не хотел соображать, и Владимиру Сергеевичу пришлось подстегнуть его:
– И наша признанная, одобренная, законная, более полувека пользуемая метода…
Белозерский подпрыгнул. Наконец-то в его потухших глазах загорелся огонёк.
– Как в американскую рулетку играть! Но если в соответствии с законом о изогемагглютинации Карла Ландштейнера, то…
Фельдшер кивнул, но немного охладил пыл молодого ординатора, высказав сомнение, тревожащее более всего его самого:
– Который не является законом, но лишь предположением…
– Не единожды подтверждённым предположением!
Вот чего не хватало Владимиру Сергеевичу. Пылкого единомышленника. Или в данном случае уместней выразиться – соучастника. Белозерский уже закатывал рукава.
– Де-юре я фельдшер, Александр Николаевич. Вы врач де-факто. Но в любом случае мы оба – преступники. На снисхождение можно надеяться только при благоприятном исходе. Вы можете покинуть меня, потому что я уже решился.
– За кого вы меня принимаете?
Белозерский подошёл к инструментальному столику. Владимир Сергеевич улыбнулся, но, подойдя следом и тронув его за плечо, снова стал серьёзен.
– Александр Николаевич,