– Евро так евро. Чего непонятного?
– Так в неделю же, господин советник.
Тут я решил уважить Остапа Ибрагимыча.
– А пусть будет десять. Для ровного счета. Только идите, идите поскорее! Компьютеры уже дымятся. Вас дожидаючи.
– Кормежка за счет заведения? – несколько оторопело спросил гражданин Левитин.
– Сударь, наносите оскорбление Алисе Георгиевне. Полный пансион. Только чур, без моего ведома отсюда ни ногой. И зубы на замок.
– Ага. Замок, полный пансион. И сколько нам хлебать баланду?
– Месяца четыре. Ну, может быть, четыре с половиной.
– А не больше? – заподозрил Фима.
– Это уж вряд ли, – с большой убежденностью заверил я, глядя на хмурые облака за окном.
– Законы нарушать придется?
– Это еще зачем? Если будет мешать какой-то закон, то мы его изменим. По-моему, так лучше.
– Вот это приятно, – сказал Фима. – Мне многие законы мешают.
– Глядишь, и ам-амнистию заработаем, – сказал Дима.
– Все возможно, – обнадежил я. – Россия – страна внезапная. Уж если полюбит, то держись.
Дима взглянул на меня почти трезвым взором.
– А конец у вашей сказки будет счастливый, Владимир Петрович?
Я поднял глаза к итальянскому подвесному потолку с копиями фресок Микельанджело Буанаротти. Фрески изображали Страшный Суд.
– Вот этого, братцы, не знаю. Не от меня зависит. И даже не от президента. Только от него, – я кивнул на фрески.
– З-звучит песс-симис… – заметил Дима. – Как-то так звучит.
– От хорошей жизни еврея на небеса не позовут. Что, Владимир Петрович, здорово припекло?
– Будь здоров.
– Всеобщий конец наступает?
– Всего лишь общий, – бодро заверил я.
– Вот этого не надо, – сказал Дима. – Не надо общего конца, Владимир Петрович. Давно установлено, что каждому достаточно своего. Максимум – одного на двоих. Пардон, Алиса Георгиевна.
– Видимо, вы еще не успели привыкнуть к перемене общества, – снисходительно сказала АиЗ. – Неожиданно получилось.
Дима поморщился.
– Вряд ли смогу перевоспитаться, ваше величество.
– Почему? Вы же сумели бросить наркотики.
Дима закашлялся.
– Кажется, я могу идти? – спросил Терентьев.
– Ступайте, голубчик, ступайте, – милостиво позволил Фима, роясь в звездно-полосатой авоське. – Уморились, небось, нас задерживаючи… Царь Соломон, да где же мои очки? Неужели опять в холодильнике?
– Давно ты в тю-тюрьму не собирался, – добрым голосом сказал Дима.
Фима немедленно побагровел.
– Эта шутка надоела мне лет пятнадцать назад!
– У вас минус три слева и минус два с половиной справа? – спросила АиЗ.
Все уставились на нее. Фима покрутил головой, будто ему расстегнутый воротничок жал. Да и мне жутковато стало.
На втором этаже оба уткнулись в экраны. В курс дела вошли быстро.
– Ой, мама родная…
– И папа