– Вот это видишь? – парень похлопал по брелку с эмблемой Мазерати, болтавшемуся на ключах. – Если на брелке написано: "Мазерати", значит, "Мазерати". Чего к словам цепляешься?
– Больше не буду, – рассмеялась я.
Парень довез меня до самого дома. Деньги брать отказался. Я влетела в квартиру и с облегчением захлопнула за собой дверь. Какое же все-таки счастье, что я не переехала к Стасу до свадьбы, как он предлагал. Словно чувствовала, что лучше остаться в родных стенах. Вот что бы я сейчас делала?
Свой дом – это не просто стены. Это возможность тихо поплакать, когда хочется. И хотя эта возможность стоила мне недешево, потому что снимать квартиру в Москве, да ещё и в центре, это дорого. Но к счастью, моя квартирная хозяйка, которая жила в буквальном смысле рядом, то есть на одном со мной этаже, была женщина добрая, хоть и с причудами, и цену не задирала. И кроме того, аренда квартиры в столице сразу избавляет от лишнего веса. Особо не зажируешь, и даже за фитнес-клуб можно не платить. Просто лишний раз вместо метро пробежать пять остановок до работы, и вот ты уже стройная лань без особых расходов.
Я положила коробки с тортиками на стол. Крем с французской или итальянской ванилью – черт ее раздери! – размазался по прозрачным стенкам. А напротив стола, на гвоздике, на стене висело моё свадебное платье в прозрачном футляре. Моё роскошное платье принцессы. Пенно-кружевное безобразие, как назвала его мама, подробно рассмотрев фотографии с сорока пяти ракурсов.
И только сейчас до меня дошло, что оно похоже, как две капли абсента, на эти проклятые тортики, которые я зачем-то перла домой. И что больше мне ничего этого и не понадобится. Ни ванили, ни платья, ни фаты. Все осталось там, в спальне Стаса, среди прыгающих сисек блондинистой модельки.
Я достала ложку из ящика стола и открыла коробки. Вонзила ложку в торт, зачерпнула сладкую подтаявшую массу и отправила в рот. Откуда-то вдруг послышался тоненький такой, словно щенячий, визг. Удивлено прислушавшись, я поняла, что этот странный звук идёт из моего собственного рта. Словно моё сознание разделилось на две части. Одна из них со стороны и с изумлением наблюдала, как другая, рыдая, заглатывает полные ложки торта, давясь ароматной ванилью. Картина Репина: "Приплыли!" У меня шизофрения, раздвоение личности.
И вдруг эта раздвоенность исчезла и мой мозг окончательно осознал, что я, Таня Рощина, в полной заднице, где мне и место, ем торт и рыдаю. Жую и давлюсь кремом, заливаясь слезами. Наш крем. Мой и Стаса. С нашего свадебного торта.
Как больно, когда умирает это "мы" и превращается в "я" и "он". Как несправедливо! Потому что для меня это "мы" означало полное соединение, сплетение, врастание. А для него "мы! – это он, его девицы, его жизнь, и где-то там, на сто пятом месте я.
Я так привыкла, что "мы" существует, что начала оставлять в его квартире свои вещи, хотя ночуя у него, вполне могла довольствоваться тем, что есть в его элитной квартире. Мне казалось, что они, мои вещи, должны быть в его жизни, даже когда я не с ним. Ведь "мы" – это не только слово. Это мои трусики в его комоде, фен на полочке в ванной.
Все