Несколько минут она молча ревела, а потом решительно вытерла слезы и сказала:
– Вот послушай меня, доча. Расскажу я тебе. Раньше-то ты маленькая была, не поняла бы. А теперь-то че? С сиськами, говоришь? Твой отец тоже в свое время нашел и с сиськами и с жопой. У меня отродясь такой жопы не было. Ты костистой и худенькой фигуркой в меня-то пошла. А папа твой – он же завсегда фигуристах любил, туго налитых. Он тогда водилой на скорой помощи работал. Ой, жизнь страшная была! На дворе лихие 90-е, зарплата копеечная, еще и не платили месяцами. Я тогда на двух работах вкалывала. Тетя Зина, тетка твоя, меня в свою столовку пристроила. А там еда дармовая, тем и кормились. Еще и почту мыла по ночам. Ну, сама понимаешь, на любовь к мужу у меня времени не оставалось. Домой приду – руки с ногами скрючивает. Поясница отламывается. Вроде и молодая была, вот как ты сейчас, а затюканная да замотанная. Да еще и ты кроха, а твой брат еще меньше. Какой уж там секс? А папаша твой всегда по этому делу большой любитель был. Мужики ж они как: что война, что тюрьма, что бардак в стране, а все равно свой стручок пристроить должны. Ну вот и спутался с медсестрой из той больницы, куда скорая людей болезных привозила. Что тебе сказать, доча? Как я плакала! Как ты сейчас.
– А как ты узнала? – всхлипнула я. – Застала их? Как я?
– Да нет. Папаша твой тот еще партизан. Так шифровался, что мне с моей замудоханной жизнью и не догадаться бы, да добрые люди рассказали. Ночь я переплакала и пришла на нее посмотреть, в больницу нашу, единственную в городе. И как раз мой-то к ней тоже пришел. Я за углом стою, едва дыша. И ногтями себе ладони царапаю, чтобы не взвыть. А она в халатике белом по коридору рассекает. А халатик тот прям как влитой на ней сидит. Сиськи под ним пятого размера. И жопа белой тканью туго обтянутая. Как сосиска в целлофане. А мой-то прям как кот на сметану на нее косится. А она с Украины была. Такая гарна дивчина. И вот она ему говорит:
– Ой, шойта схудла я! – и халатик так туда-сюда телепает.
Вроде как похудела она и халатик на нее большой.
–Ты бы мне тортика принес, шоколадного, а то давно не баловал свою кошечку, –и когтями ему по груди шкрябает. Кошечку изображает, корова толстожопая!
А папаша твой вокруг нее вертится, слюна аж на пол капает. И вот улыбается он ей умильно так, что аж рожа трескается, и говорит:
– Так есть же щэ вэлыка срака. Есть же еще большая жопа, значит, по-украински.
А она руками за сиськи свои хватается и говорит ему:
– Та хде там срака? Там уже и той сраки нэма. Оголодувала я без тортиков!
У меня аж скулы свело. Тортика ей! Тогда шоколадных конфет-то и не было. Мы сплошную сою ели. И то я за счастье почитала, если мне удавалось выкроить вам с братом на самые дешевые сладости, типа соевых батончиков. А шоколадный торт стоил, как половина моей зарплаты. А он, значит, от детей отрывает, и вместо конфет вам ей тортики носит. Знаешь,