А что если… Предположение было почти фантастическим, но Эраст Петрович уже знал, как его можно проверить.
Нужно подняться на гору и ранним утром, когда вода прозрачнее всего, осмотреть окрестности Сен-Константена. Нет ли за перепадом глубин чего-нибудь более интересного, чем плантации водорослей? При ярком солнце да с четырехсотметровой высоты дно будет просматриваться, как на ладони.
Вулкан по периметру, метрах в ста от подножия, был зачем-то окружен нешуточной оградой. По виду малосерьезная, на самом деле она являлась непреодолимой для обыкновенного человека. Толстая проволока прогнулась бы и сбросила с себя всякого, кто попытался бы по ней вскарабкаться. Осыпи вряд ли были настолько часты и опасны, чтобы оправдать подобную предосторожность. Значит, руководство концерна не хочет, чтобы люди поднимались на вершину. Почему? Скорее всего, по той самой причине, по которой решил совершить восхождение Фандорин: сверху можно увидеть что-то лишнее.
В экспедицию Эраст Петрович отправился в полночь, когда тьма чернее всего. Десять минут поработал пилкой, прорезал проволоку в двух местах. Пролез, замаскировал отверстие. Стал быстро подниматься.
Разминка была приятной. Всего через четверть часа Фандорин был уже почти на самом верху.
Оставалось совсем чуть-чуть, когда неподалеку раздался шум сыплющихся камней. Все-таки осыпь, небольшая. Это-то было неудивительно. Но Эрасту Петровичу послышался странный звук – будто коротко и тонко вскрикнул ребенок.
Откуда ему взяться на вулкане, среди ночи?
Не имея привычки оставлять непонятное без разъяснения, Фандорин направился туда, где загрохотало. Сначала не заметил ничего примечательного. Потом – Эраст Петрович едва не споткнулся от изумления – луч фонарика выхватил из темноты черную щель между валунами. Из щели торчали две маленькие ноги в массивных ботинках. Ноги слегка шевелились, словно пробовали идти и не могли.
Чудеса на этом не закончились.
Потянув за тоненькие щиколотки, Фандорин постепенно извлек из подземной дыры девочку невероятной, хрустальной красоты. На треугольном личике сияли огромные глаза, светлые волосы, беспорядочно рассыпавшиеся по худеньким плечикам, тоже посверкивали. Наяву таких девочек не встретишь. Это была какая-то фантазийная принцесса, ночная греза.
– Эй, полегче! Больно! – недовольно сказало видение на не самом изысканном английском – принцессы, во всяком случае британские, разговаривают иначе.
Эраст Петрович вздохнул с облегчением. Это была не греза, а совершенно живая девочка лет десяти. Просто очень красивая. По привычке немедленно дал ей прозвище – Кагуяхимэ, что означает «сияющая ночью принцесса».
Беллинда Дженкинс – вот как звали принцессу на самом деле, совсем неаристократично. Ей было не десять лет, а двенадцать. Пансионерка из туберкулезного санатория.
Так разъяснилась